Волкодаву захотелось посмотреть на Дунгорма, он решил приподняться,но сумел только повернуть голову, и этого ему хватило. Неудержимая волнадурноты вывернула желудок. В животе с утра было пусто – изо рта потекла желчьпополам с кровью. Волкодав закашлялся, ощутил, как рвётся что-то внутри, понял,что умирает, и плотная тьма вновь накрыла его.

Мама решила обновить хлебную закваску и по обыкновениюпослала меньшую дочку в род мужа. После летнего происшествия с чужим человекомдетей перестали пускать одних в лес, но Барсуки, ближние соседи, жили всего-тоза двумя лугами и кладбищем-буевищем, куда Пятнистые Олени издавна относилихоронить своих стариков. Буевище заросло нарядным высокоствольным березняком –костёр напросвет было видать. Какая беда может подстеречь здесь, под присмотромвитающих праматеринских, праотеческих душ?..

Мама поставила в корзинку горшок для закваски, но негожепросить, ничем не отдаривая взамен. И горшочек наполнился левашом, малиновым дачерничным. Как делается леваш? Ягоды разваривают, высушивают и получившиесялепёшки скатывают трубкой. Чего уж проще. Однако и в самом простом деле водитсясвоя хитрость. В соседнем роду тоже умели делать доброе лакомство, но такоговкусного, яркого и прозрачного у Барсуков почему-то не получалось.

– Смотри у меня, не съешь по дороге! – строгонаказала девочке мать. – Да не рассиживай в гостях, домой поспешай!

Девочка только кивнула в ответ, хотя наставление показалосьей обидным. Как-никак двенадцатый годок покатил, не маленькая небось! Но материне перечат. Оленюшка подхватила корзинку и отправилась со двора.

В березняке она увидела крупный след волчьей лапы иудивилась: люди не помнили, чтобы волки когда забредали на буевище. Девочкаположила себе рассказать об этом дома и пошла дальше, поглядывая по сторонам.

Соседская большуха, тётка отца, ласково приняла её,обрадовалась левашу («Как раз мне, беззубой, посасывать…»), щедро отмерилазакваски, угостила пирожком и отправила девочку назад.

На сей раз, спеша через одетый осенним золотом лесок,Оленюшка засмотрелась на ширококрылого беркута, вестника Бога Грозы,опустившегося отдохнуть на вершину кряжистого дерева. Девочка осторожноподошла, запрокидывая голову. Громадная бурая птица бесстрастно взирала сверхувниз, рассматривая человеческое дитя.

– Здравствуй, батюшка орёл, – сказаладевочка. – Хочешь, пирожка тебе дам?

Она сунула руку в корзинку, нашаривая угощение, отвелавзгляд от древесной вершины и…

Куда подевался знакомый реденький березняк? Вместопрозрачной рощи, которую она знала до последней отметинки на белых стволах,темнела кругом непролазная чащоба. Громоздились, топырили обломки корнейповаленные деревья, длинными лохмами свисал седой мох… Всего несколькомгновений назад впереди уже виднелась за лугом крыша общинного дома. А этот лесвыглядел так, словно на сто вёрст вокруг не было человеческого жилья! И надбуевищем стоял ясный день, а здесь жутко багровел косматый закат…

Девочка закрыла глаза, потрясла головой, пытаясь разогнатьнаваждение. Потом посмотрела опять. Чужой лес и не подумал исчезнуть. Онанашарила оберег, приколотый на плечо… не помогло! Угрюмый лес странно молчал,словно ожидая чего-то.

– Батюшка орёл… – всхлипнула девочка.

Священный беркут снялся с вершины и, неторопливо взмахиваякрыльями, поплыл над деревьями к югу.

– Батюшка орёл!..

Девочка заплакала и побежала следом за ним.

Колючие ветки хлестали её по лицу, трепали волосы, цепкохватали одежду. Орёл летел медленно, но всё-таки постепенно удалялся. Девочкато теряла его из виду за пушистыми вершинами, то вновь обретала… Наконец онскрылся совсем, и она осталась одна.

Теперь она навряд ли сумела бы разыскать даже ту берёзу, укоторой всё началось.

Размазывая по лицу слёзы, она пробежала ещё несколько шагови очутилась на длинной узкой поляне. Девочка поглядела наземь, высматривая, нетли где тропинки. И отшатнулась, увидев на пожухлой траве кровь.

Она пугливо прислушалась, но в лесу по-прежнему цариланеподвижная тишина. Девочка осторожно пошла по кровавому следу и черезнекоторое время наткнулась на большого мёртвого волка. Потом ещё на одного.Волков убил не человек: обоим располосовали горло чьи-то клыки. След же тянулсядальше, и неясное предчувствие велело девочке поспешать.

Она увидела его у края поляны, под склонившимися рябинами.Она сразу узнала его, хотя серого меха не видать было за спёкшейся кровью.Могучий серый пёс тихо лежал в двух саженях от ручья, к которому, верно,силился доползти, но не дополз.

Девочка живо подбежала к нему, опустилась рядом на колени.Бережно коснулась свалявшейся шерсти и ощутила под ладонью зыбкое, дотлевающеетепло. Она снова посмотрела на раны. Было удивительно, что пёс до сих пор жил.

Что она могла сделать для него, как помочь?.. Хоть всюрубашонку раздери на повязки, так ведь не хватит. Оставив корзинку, онапобежала к ручью, принесла в ладонях воды, попробовала обмыть разорваннуюморду:

– Не умирай, славный… Не умирай…

Пёс не открыл глаз, не пошевелился, даже уши не дрогнули.Девочка принесла ещё воды, попыталась дать ему пить, но он ушёл слишком далекои уже не мог лакать.

Тогда она осторожно, чтобы не причинить боли, обняла пса зашею и прижалась, стараясь поделиться хотя бы теплом. Приникла губами кмохнатому уху и стала шептать, что на душу приходило. Она взахлёб рассказывалаБогам о том, как это невозможно, чтобы пёс умер. Она убеждала серого зверя,такого огромного и крепкого, ещё чуть поднатужиться и задержаться здесь, подэтим солнцем, на зелёной земле. С ней.

Пёс никак не отвечал ей, и бусина в его ошейнике неблестела, залитая кровью. Девочка подумала о хлебной закваске, томившейся вгоршочке, и о том, как, наверное, уже разволновались дома. Где её найдёшьтеперь, тропинку домой? А впрочем, она бы всё равно никуда не ушла. Не смоглабы. Не бросила.

Зверей и птиц не слышно было в лесу, и девочка испуганнообернулась на шорох. Первой мыслью было: как защитить?.. Но через полянусеменил длинноухий мышастый ослик, а на нём верхом сидела смуглая седенькаястарушка.

Девочка вскочила и побежала навстречу:

– Бабушка, милая, помоги!..

Старушка отозвалась по-веннски:

– Так я, деточка, затем сюда и приехала. – Потомлегко соскочила наземь и наклонилась над псом: – Совсем не бережёшься,малыш… Разве ж можно с собой так, глупенький?

На крупе ослика висели пухлые перемётные сумы, и там нашлосьвсё, о чём только что горевала Оленюшка: снадобья в баночках и туесках, тряпицыдля повязок.

– Я стану лечить, а ты держи его, – распорядиласьстарушка.

– Как, бабушка?.. – не поняла девочка и собраласьподсунуть руки под голову пса.