Война памфлетов не способствовала разрешению конфликта. Единственный выход виделся в компромиссе или в призыве к оружию, если папа примет неясные предложения испанцев предоставить необходимые войска. Папа не ожидал такого решительного отпора. Венеция соблюдала религиозные службы с помощью пылко настроенных политических властей и субсидировала потрясающую печатную кампанию. Чем дольше она сопротивлялась крайнему оружию папы, тем больше страдал ее престиж. В то же время Венеция чувствовала напряжение. В самом городе интердикт игнорировало почти все духовенство, кроме некоторых религиозных орденов, например иезуитов, которых изгнали из города; но в некоторых материковых городах, например в Брешии, венецианским губернаторам приходилось посылать в церкви инспекторов, чтобы устрашать священников, которые не торопились проводить таинства. Казна Сиятельнейшей опустошалась из-за необходимости содержать флот и армию, готовые противостоять нападению испанцев или Папской области. Венеция надеялась на поддержку со стороны монархов, которые были заинтересованы в противодействии папским притязаниям на своей территории. Только король Англии Яков I, далекий и бесполезный, объявил, что поддерживает Венецию. Франция отвечала уклончиво. Испания предлагала стать посредницей, желая заработать политический капитал и сделать вид, будто она предложила решение. Через год дело удалось уладить с помощью французского посланника, который сказал обеим сторонам, что другая уступила больше, чем было на самом деле. На слушаниях перед Синьорией, заявив, что интердикт отменен, он пробормотал отпущение грехов так быстро, чтобы его нельзя было перебить, и делал соответствующие жесты под мантией, чтобы можно было доложить папе, что правители Венеции приняли отпущение, то есть признали свой грех, в чем они на самом деле отказывались признаваться. Оскорбительные законы не отменили, правда, с тех пор за их претворением в жизнь никто не следил. Отмена интердикта в целом считалась победой Венеции и принципа государственного суверенитета, поскольку Венеция не признала себя виновной, отказалась позволить иезуитам вернуться и по-прежнему поддерживала Сарпи на его официальном почетном посту.

Для Сарпи и его близких друзей такое окончание интердикта стало обманом, отчасти потому, что сразу после этого ослаб его личный авторитет, но еще и потому, что Сарпи надеялся, что противостояние перерастет в религиозное движение антипапской реформы. Его личная популярность, однако, через полгода поднялась на новую высоту, когда на него из засады на мосту возле его дома напали трое наемных убийц. Хотя его тяжело ранили, он выжил и выразил общее мнение в знаменитом каламбуре, сказав, что в «стилете», сломавшем ему скуловую кость, он узнал стиль римского двора (убийцы в самом деле нашли убежище в Папской области, но в те дни не было ничего необычного в отказе от экстрадиции беглых преступников).

Как указывало покушение, сторонники папы упорно стремились заткнуть Сарпи рот. «Молодые», равно непримиримые и бдительные, энергично пытались укрепить связи с англичанами, голландцами и французами, чтобы иметь союзников в любой будущей конфронтации. И в этом отношении их возглавлял Сарпи, который продолжал пользоваться защитой и покровительством республики до самой смерти в 1623 году. В последние годы подтвердилась его угроза, что он будет опаснее для папства мертвым, чем живым, так как он написал свою мастерскую и влиятельную «Историю Тридентского собора».

После примирения с папой Венеция по-прежнему ощущала угрозу окруживших ее Габсбургов. Ведущая роль в борьбе с ними перешла к Николо Контарини. В молодости он познакомился с Леонардо Доной на встрече в доме своих кузенов Морозини; Леонардо стал для него образцом, человеком сознательным и гордым, завоевавшим уважение благодаря своему красноречию, уму, усердию и преданности республике, однако эмоциональным и порывистым. Он занимал такую же антиклерикальную позицию, но его главным стимулом была борьба против пассивной политики нейтралитета. Он хотел, чтобы Венеция вооружилась, отстаивала свою независимость и свои интересы, даже рискуя развязать войну с Испанией.

Политика, к которой он прибегал, привела к двум войнам. В 1615 году венецианские наемники пересекли восточную границу и напали на земли австрийского эрцгерцога из династии Габсбургов, который защищал ускоков. Битвы с пиратами-ускоками становились все ожесточеннее с обеих сторон. Венеция отпраздновала победу, пронеся головы казненных ускоков вокруг Пьяццы. Ускоки подстерегли венецианского капитана и устроили пир, на котором его убили и съели его сердце. Пока флотилии нападали на крепости ускоков с моря, Венеция послала большую по ее меркам армию на земли эрцгерцога по берегам реки Сочи. В особенности их целью была Градиска (см. карту 1). После благоприятного начала наступление забуксовало, и на фронт в качестве комиссара послали Николо Контарини. Так как с юности он пребывал в мире депеш, докладов и споров, а не командования кораблями или владения оружием, и не был наделен всей полнотой власти, ему больше удалось проанализировать недостатки венецианских сил, чем исправить их. Мир на довольно удовлетворительных условиях был заключен в 1617 году, больше с помощью дипломатического, чем военного искусства. Испанские наместники, которые собрали крупные силы в Милане и Неаполе, охотно поддержали бы эрцгерцога, но германский император, верховный правитель эрцгерцога, и испанский король желали мира из-за того, что в то время были заняты другими кампаниями. Испанская армия в Милане, самая опасная для Венеции, вела войну с герцогом Савойским. По совету Контарини Венеция щедро субсидировала Савойю, чтобы занимать испанцев до окончания войны за Градиску. После мирного договора восточная граница Венецианской республики почти не изменилась, она по-прежнему была недостаточно очерчена, зато венецианцы получили обещание, что ускоков удалят. На самом деле объединенная комиссия, членом которой стал Николо Контарини, вытеснила ускоков из крепости Сень в глубь материка, и их пиратские набеги прекратились.

Тем временем началась необъявленная война между Венецией и герцогом Осуной, испанским наместником в Неаполитанском королевстве. Осталось неясно, получал ли Осуна поддержку от короля Испании. Осуна мобилизовал большой флот в Бриндизи, куда принимал ускоков и жителей Рагузы, которые с удовольствием вступали в его флот, чтобы поколебать владычество Венеции на Адриатике. Флот, который Венеция собрала против герцога, сражался вяло, и ему в 1617 году не удалось уничтожить флот Осуны, который добился поразительного успеха, захватив две торговые галеры, которые тогда ходили из Венеции в Спалато и обратно. Венецианский флот затем увеличили до устрашающих размеров – 40 галер, 8 галеасов и 38 парусных судов. Отношения, которые «молодые» бережно культивировали с еретическими Англией и Нидерландами, принесли плоды: Венеции позволили нанимать английские и голландские корабли, а также солдат. Флот Осуны вытеснили из Адриатики, и потому венецианский флотоводец в 1618 и 1619 годах совершил триумфальные походы вдоль побережья, посадив на мель торговое судно Ост-Индской компании из Рагузы, которое не салютовало ему как положено, захватив судно, которое везло соль из Равенны в Триест, и в целом подтвердив морские права Венеции.

Угрозы Осуны казались серьезнее из-за заговоров в самой Венеции. В войне за Градиску на стороне Венеции сражались наемники многих национальностей. Мятежи в голландских и английских соединениях подавлялись без труда. Гораздо серьезнее был заговор, в котором приняли участие многочисленные французские наемники, собиравшиеся в городе в конце войны. Некоторые из них, ветераны религиозных войн во Франции, были убежденными противниками испанско-католической власти, но большинство оставалось беспринципными авантюристами. В тавернах, где они собирались, говорили о плане захватить Дворец дожей, убить сенаторов и беспрепятственно грабить богатые дворцы самодовольных венецианцев. Эти воины, профессиональные убийцы, не боялись дворцовой стражи, состоявшей из рабочих Арсенала. Их предводителем был корсар, служивший ранее во флоте Осуны, от которого он надеялся получить подкрепление. Он и его друзья вступили в связь с испанским послом, проживавшим в Венеции, маркизом де Бедмаром; возможно, его домочадцы знали о заговоре и поощряли его.