выбором слов в публичных памятных речах. В 1984 году, например, во время визита в Израиль канцлер говорил о «благодати позднего рождения», что понималось как указание на то, что бывшие «помощники люфтваффе» из поколения Коля и тем более все те, кто родился позже в ФРГ, больше не чувствуют ответственности за наследие Третьего рейха. Летом 1985 года Коль согласился принять участие в немецкой встрече силезцев, которая должна была пройти под девизом «Сорок лет изгнания – Силезия остается нашей» и которая была воспринята как агрессивный отказ от урегулирования отношений с Польшей[66].

Таким образом, политика канцлера в сфере истории уже на раннем этапе интерпретировалась как попытка избежать бремени нацистского прошлого. Однако, вопреки намерениям Коля, это способствовало тому, что история нацистского режима, которая в 1970‑х годах не играла значительной роли в общественных дискуссиях, теперь переместилась в центр культурных и политических дебатов в ФРГ. Растущее внимание к нацистскому прошлому стало очевидным уже во время трансляции телесериала «Холокост», который в 1979 году достиг высоких, никогда не ожидавшихся цифр просмотров. А публикация якобы подлинных дневников Гитлера в «Штерне» (которые, как вскоре выяснилось, были неумелой подделкой), проданная как сенсация, также свидетельствовала о том, что после ухода из профессиональной жизни «поколения свидетелей того времени» возник новый интерес к нацистской эпохе, уже не основанный на непосредственном опыте.

Именно в этих условиях началась подготовка к празднованию годовщины окончания войны 8 мая 1985 года, которая, в отличие от десятилетней давности, теперь привлекла большое внимание средств массовой информации. В преддверии этого дня уже возникла дискуссия о том, была ли Германия в этот день «побеждена или освобождена». Очень разные точки зрения, связанные с этой альтернативой, быстро смешались. Ведь если посмотреть на восприятие немцами в конце войны самих себя, то нельзя не заметить, что немцы не только потерпели поражение, но и, вероятно, большинство из них чувствовали себя побежденными и только позже поняли, что это поражение было также освобождением для них лично. В 1985 году, однако, с этим были связаны различные исторические атрибуции, и все они следовали схеме «левое-правое». Когда левые говорили, что 1945 год был освобождением, они подчеркивали перспективу жертв национал-социализма, в чьей традиции они видели себя и к которой они принуждали немцев в целом post festum. С другой стороны, когда консерваторы говорили о 1945 годе как о поражении, они подчеркивали национальную преемственность и в то же время абсолютизировали восприятие своих современников[67].

В этих дебатах речь федерального президента Рихарда фон Вайцзеккера по случаю 40‑й годовщины окончания войны 8 мая 1985 года приобрела особенное значение. То, что он вызвал такое необычайное внимание и одобрение, объясняется прежде всего тем, что фон Вайцзеккер увековечил память всех жертв войны и политики истребления, а также упомянул тех, кто до этого момента не был включен в канон официальной политики поминовения – например, принудительных рабочих, коммунистов, синти и цыган, насильственно стерилизованных лиц. Это по-прежнему воспринималось как провокация частью западногерманской общественности, но все меньшей и меньшей частью, хотя большинство и особенно иностранные наблюдатели отмечали это как историко-политическое освобождение. Фон Вайцзеккер, с другой стороны, не говорил о преступниках или говорил только в очень обобщенных выражениях. Теперь можно было без предубеждений разобраться с различными группами жертв, но еще не с нацистскими преступниками и поддержкой режима среди народа[68].

Ведомство федерального канцлера Германии организовало 8 мая 1985 года символический жест примирения между бывшими врагами войны. Уже в конце лета 1984 года, в семидесятую годовщину начала Первой мировой войны, Коль и Миттеран переосмыслили возрастание символической власти прошлого, пожав руки над могилами на кладбище Вердена, к слову, в качестве компенсации за то, что немцы не были приглашены на празднование Дня Д в Нормандии в июле 1984 года[69]. Ссылаясь на это, Коль теперь также выразил американцам желание сделать соответствующий символический жест, но по отношению ко Второй мировой войне, и обосновал это тем, что к настоящему времени две трети немцев либо вообще не пережили войну, либо пережили ее в детстве. Параллельно с Верденом в качестве платформы для проведения мероприятия было выбрано военное кладбище, которое казалось подходящим как символическое место для павших немецких и американских солдат Второй мировой войны – Битбург в Айфеле, где покоятся павшие во время немецкого «Арденнского наступления» в декабре 1944 года. Однако вскоре выяснилось, что на этом кладбище похоронены и войска СС. Если до этого запланированный визит Рейгана в Германию не вызвал особого интереса у американской общественности, то поездка с ключевым словом «СС» моментально стала политическим событием. Идея американского президента почтить память солдат из войск СС на немецком кладбище (и, возможно, членов подразделений, которые устроили «бойню при Мальмеди», убив 87 американских военнопленных 17 декабря 1944 года) вызвала резкий протест, не в последнюю очередь со стороны молодых американцев еврейского происхождения. От их имени говорил Эли Визель, который в детстве пережил нацистские лагеря уничтожения; он раскритиковал президента Рейгана, говоря, что визит в Битбург означает «восстановление доброго имени СС». К нему присоединилась большая часть американских газет, а также члены Конгресса. В результате визит Рейгана в Битбург был увязан с предшествующим посещением бывшего концентрационного лагеря Берген-Бельзен, но это не остановило критиков[70].

Поездка американского президента также приобрела большое значение в общественном мнении Западной Германии, особенно после того как Коль назвал возможную отмену визита Рейгана в Битбург «оскорблением», которое «глубоко ранит чувства нашего народа». Историк Генрих Август Винклер из Фрайбурга, напротив, опасался, что встреча Рейгана и Коля в Айфеле может создать впечатление, что «ФРГ и Соединенные Штаты Америки договорились отныне рассматривать Вторую мировую войну как обычную европейскую войну». Никогда со времен основания ФРГ германо-американские отношения не находились под таким сильным влиянием нацистского прошлого, как во время этого официального визита на высшем уровне[71].

Таким образом, попытка Коля деактуализировать нацистский период через символический акт завершающего примирения не привела к ожидаемой национальной интеграции. Скорее вытеснение и переосмысление прошлого уступили место повышенному вниманию, новой чувствительности, благодаря которой национал-социалистическая предыстория ФРГ и особенно кадровая преемственность воспринимались как бремя и скандал. Против этого неоднократно критически выступали правые, например Фридрих Карл Фромме, один из редакторов газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг», который сетовал, что «делить людей на тех, кто тебе нравится, и тех, кто тебе не очень нравится, обычно всем можно, но немцам, когда речь заходит о евреях, это запрещено». Хотя именно молодые немцы, подчеркивал он, очень стараются перед евреями, нельзя отказать им в