Да, Богу все возможно. Но зачастую свои деяния Он творит страшными орудиями. И одно из его орудий примирения носит название Смерть.

На другой день, после того как неизвестный владелец монеты достоинством в полкроны должен был явиться за ней к Уильяму Дарли, вечером Эстер отправилась за своими часами. Она убедила себя, что ее главные помощники – время и терпение. План ее состоял в том, чтобы выяснить о Филиппе все, что можно на данный момент, и затем, если позволят обстоятельства – а они наверняка позволят, – целительными, миролюбивыми речами постепенно растопить неумолимое, ожесточенное сердце Сильвии. И вот после закрытия магазина Эстер оделась для улицы и направилась в сторону старой пристани.

Бедная глупышка Сильвия! Она оставалась неумолима, но не была ожесточена до крайности, как полагала Эстер. С тех пор как Филипп ушел из дома, она не раз неосознанно тосковала по его заботливой любви – когда с ней кто-то резко разговаривал; когда Элис брюзжала на нее за то, что ей не стать одной из избранных; когда к мягкой серьезности Эстер примешивалась суровость; когда ее собственное сердце терзали сомнения: заслужила бы она одобрение мамы, может ли мама знать обо всем, что она к этому времени совершила? А Филипп в те полтора года их супружества неизменно был ласков с ней, за исключением двух случаев, описанных выше: первый раз, когда ей пригрезился Кинрэйд; второй – вечером накануне того дня, когда она выяснила, что ему была известна тайна недобровольного исчезновения Кинрэйда.

С тех пор как Сильвия узнала о женитьбе Кинрэйда, ее сердце все больше тяготело к Филиппу. Теперь она считала, что он был прав в своей оценке, когда решился на обман. И тем сильнее она негодовала на Кинрэйда за его непостоянство, хотя и вполне необоснованно. И она начала ценить любовь Филиппа – немеркнущую любовь, какой он дарил ее с той самой поры, когда она впервые стала задумываться о любви мужчины к женщине, когда впервые отпрянула от нежности, что он придавал своему тону, по-особенному обращаясь к ней, к двенадцатилетней девчонке. Он имел обыкновение называть ее Малышкой.

Но тень клятвы, подобно огромному холодному облаку, накрывшему солнечную долину, омрачала ее потеплевшие чувства к мужу. Какое решение она должна принять? Как должна повести себя, если он вернется и снова назовет ее своей женой? Сильвия пугалась такой возможности со всей слабостью и суеверностью своей натуры. Чтобы окончательно не утратить присутствие духа, она повторяла про себя ту беспощадную клятву и уклонялась от обсуждения этой темы в тех редких случаях, когда Эстер пыталась заговорить с ней о Филиппе в надежде смягчить сердце Сильвии, которое, как той представлялось, только против мужа и было ожесточено.

В этот ясный летний вечер, когда Эстер ушла к пристани, Сильвия, одетая для выхода на улицу, стояла в гостиной, в нетерпении поглядывая на подернутое теплыми красками скорого заката небо, по которому неслись облака. Она не могла оставить Элис одну: старая женщина стала совсем немощной; и Сильвия с Эстер никогда не уходили из дому одновременно. Однако нужно было забрать Беллу из Нового города, где девочка ужинала вместе с Джеремаей Фостером. Эстер обещала обернуться за четверть часа; а Эстер обычно была столь пунктуальна, что ее малейшее опоздание расценивалось едва ли не как оскорбление теми, кто привык полагаться на нее. Сильвии хотелось повидать вдову Добсон и узнать у нее, когда ждать возвращения Кестера. Два месяца, которые он планировал отсутствовать, давно миновали, а Сильвия от братьев Фостеров слышала, что для него есть подходящая выгодная работа, и она думала, что он был бы рад узнать об этом как можно скорее. Сама она некоторое время не ходила на противоположный берег реки; как знать, возможно, Кестер уже вернулся из своего похода в Чевиот. Кестер действительно вернулся. Пяти минут не прошло, как эти мысли промелькнули у нее в голове, а он уже торопливо поднял щеколду на кухонной двери и, спешно пройдя в дом, лицом к лицу столкнулся с Сильвией. От одного взгляда на него радостная улыбка застыла на ее губах, ибо глаза его были выпучены, а черты искажали одновременно исступленное возбуждение и жалость.

– Хорошо, что ты готова, – сказал он, заметив, что она одета для выхода в город. – Надо срочно идти. Пойдем скорее.

– О Боже! Мое дитя! – охнула Сильвия, вцепившись в спинку стоявшего рядом стула, но потом поборола головокружение, осознав, что, какая б ни была беда, она обязана ей противостоять.

– Да, твое дитя! – подтвердил Кестер, почти грубо хватая ее за руку и таща за собой в открытую дверь, затем на набережную.

– Говори, что с ней! – слабым голосом потребовала Сильвия. – Она погибла?

– Теперь она в безопасности, – отвечал Кестер. – Ты не ей нужна, а ему – тому, кто ее спас. Как жена нужна мужу.

– Ему? Кому? О Филипп! Филипп! Значит, ты наконец вернулся?

Не думая о том, что привлекает к себе внимание прохожих, Сильвия всплеснула руками и, пошатнувшись, ухватилась за перила моста, по которому они шли.

– Он! Филипп! Он спас Беллу? Беллу, нашу малышку Беллу? Мы с ней пообедали, потом ее забрал Джеремая, и они пошли к нему домой, она была совершенно здорова. Ничего не понимаю. Объясни, Кестер!

Голос Сильвии срывался, все ее существо сотрясала дрожь, и Кестер видел, что ей надо немного успокоиться, иначе она вот-вот упадет. Время от времени взгляд ее затуманивался, она хватала ртом воздух, наваливаясь на перила моста.

– Она не заболела, – начал Кестер. – Малышка гуляла с Джеремаей Фостером, и ему вздумалось пройтись по краю скалы, где сейчас оборудуют новую дорожку для прогулок, прямо над морем, но пока это просто узкая тропинка. Один слишком стар, а другая совсем еще малютка, вот они и не заметили, как набежала высокая волна. В том месте волны всегда поднимаются до самой скалы, а этой весной они просто огромные. Говорят, когда они шли по тропинке, там высоко на скале сидел какой-то человек. Я сам не видел, только услышал жуткий вопль. Я сидел дома, отдыхал, ведь я вернулся только с полчаса назад, а прошагал сегодня больше десяти миль. Я бегом на улицу и вижу, на повороте тропинки волна, ударившись о скалу, стремительно откатывает в море. А Джеремая стоит ошалевший и смотрит вниз на воду. И вдруг какой-то человек, словно молния, бросился в самую гущу волн. И тогда я понял, что кого-то унесло в море и он вот-вот погибнет. И у меня закралось подозрение, что это наша Белла. А потом крики о помощи, и я сам бросился к краю скалы. А там Джеремая, сам не свой, вцепился в меня, ибо больше он ни на что был не способен. Я стою, жду удобного момента, и, когда увидел, как две руки протягивают мокрого ребенка, я схватил ее за пояс да и вытащил на берег. Ручаюсь, с ней ничего страшного не случилась, просто окунулась в воду.

– Мне надо идти. Отпусти. – Сильвия принялась вырываться из его руки, которой он придерживал ее из страха, что она упадет в обморок, потому как ее лицо было пепельно-серым. – Отпусти… Белла… Мне надо к ней.

Кестер убрал руку, но она не двигалась с места, от слабости не в силах пошевелиться.

– Постарайся успокоиться, я тебя отведу. Но ты должна быть стойкой и храброй, девица.