некую силу, а с ее помощью вынудит гильдию принять его обратно и возвысить до мастера. В-третьих, Текла на поверку окажется мертвой, а ее письмо – подделкой, состряпанной кем-то еще. Прекрасно. Теперь все выглядело вполне радужно: только садись да пиши.

Если идеи, характеры и тому подобное никак не приходят на ум либо приходят, да все негодные, писатель сталкивается с нешуточной проблемой. Однако если идей рождается чересчур много и все они на удивление хороши, перед ним возникает новая. Закончив книгу, я обнаружил, что приключения Севериана едва-едва начались. Вместо того чтоб завершить сюжет, я начал полдюжины новых. Внезапным появлением Доркас сам Севериан был удивлен куда меньше, чем я. Розы взяли моду распускаться в моих историях всюду, хоть сажай их там, хоть не сажай, а из трещин в стенах Несса проросли с первых же глав.

…весь Пергам покрывают

Буйны кусты диких роз: погибли даже обломки![16]

По-хорошему, символику следовало раскрыть, покончить с тайнами. Однако все это требовало еще больших объемов.

Что ж, ладно. Напишу не роман – трилогию.

Так я и сделал и завершил ее (в первой редакции) с усталым вздохом, сотрясшим самую душу. Осталась лишь одна небольшая загвоздочка. Трилогию я, согласно установившемуся обыкновению, разделил на три книги. И третья вышла почти такой же длины, как первые две, вместе взятые.

Работы своей я никому не показывал, однако мой литагент, Вирджиния Кидд[17], о ней знала. И, в свою очередь, дала знать о ней Дэвиду Хартвеллу[18]. И вот теперь я попросил ее выяснить, что скажет он о трилогии с третьим томом необычайной длины.

Мнение Дэвида Вирджиния изрядно смягчила: подозреваю, в оригинале ответ оказался непечатным. (Знаю, знаю: по-вашему, сейчас ничего непечатного нет. А вот попробуйте, скажите редактору, что ваша новая книга должна быть отпечатана пурпуром!)

Не желая вымарывать из готовой рукописи десятки тысяч слов и вдобавок весьма сомневаясь в своей способности проделать это без ущерба для связности сюжета, я предложил разделить толстенный третий том на два и вместо банальной трилогии выпустить тетралогию.

Ответ из Нью-Йорка последовал без промедления – можно сказать, в мгновение ока. (Ответов, поступающих из Нью-Йорка без промедления, обычно приходится дожидаться около четырех недель, а уж сколько времени уходит на отправку ответа у лодырей, страшно себе даже представить.) Что ж, замечательно.

Могучим ударом рассек я толстенный том напополам… и обнаружил, что стал счастливым обладателем пары тонких – прискорбно тощеньких томиков.

Впрочем, дело вполне могло обернуться гораздо хуже. Волею счастливой случайности, в середине старого, толстого тома нашелся весьма неплохой эпизод, ставший концовкой третьего из четырех. Заодно у меня появилась возможность довести до конца подвисшие в воздухе нити повествования, и когда я ликвидировал все пробелы, третий и четвертый тома достигли почти того же объема, что и первый со вторым.

Некий человек исключительной мудрости говорил: если мост Золотые Ворота растет, сам себя красит, отращивает галерейки и кульверты, мы, хочешь не хочешь, обязаны считать его живым. В самом начале этого непростительно непоследовательного предисловия я рассуждал о том, что написанная мною книга вполне могла стать для кого-нибудь «Золотой». Теперь мне хотелось бы высказать еще одно предположение: что, если «Золотая Книга» пишет себя сама? В самом деле, по-моему, с «Золотой Книгой» иначе не может и быть. Тем более, у «Книги Нового Солнца» теперь имеется даже дитя, а восприемником его стал Марк Зисинг[19]. Люди, зовущие себя реалистами, поскольку ослеплены лишь одной, определенного сорта иллюзией, наверняка не поверят, что книга может оказаться живой, но если так, для них живых книг и не бывает. Однако ж… Возможно, мы чересчур полагаемся на параллели с биологией. Возможно, неверие этих людей и есть подлинное, окончательное испытание для жизни, что теплится в книгах. Максенций[20] ведь тоже, не поверив в Екатерину Александрийскую, лишь породил на свет нечто новое!

Гелиоскоп

Итак, вы с восхитительной лаконичностью спрашиваете: «Что подтолкнуло вас к написанию “Книги Нового Солнца”? Что помогло вам ее написать?»[21]

Ясное дело, оба эти вопроса – вопросы одного уровня, и на оба, ясное дело, можно ответить очень и очень по-разному. К примеру, я мог бы сказать: «Ничто не подталкивало, писал добровольно. Пишущая машинка, она у меня своя». Но, полагаю, ни тот ни другой ответ ваших читателей не удовлетворит, а посему…

Не раз и не два – полагаю, с полдюжины раз, писал я в Empire: одной-единственной идеи, как правило, маловато даже для самого короткого рассказа, а все, что длиннее (скажем, объемом от 25 000 слов), не будучи основано минимум на двух импульсах, озарениях – называйте, как пожелаете – окажется неудачным почти наверняка. Твержу я об этом столь упрямо, поскольку уверен, что это очень и очень важно. И именно посему перечислю здесь все изначальные импульсы, двигавшие мною, какие сумею припомнить сейчас, спустя пять лет после начала работы.

Во-первых, мне хотелось создать нечто крупномасштабное. Многие годы, еще до того, как начать чтение научной фантастики в том смысле, в каком понимаем ее мы с вами (и составители антологии The Pocket Book of Science Fiction[22]), я, следя за приключениями Флэша Гордона на громадной планете Монго, досадовал (и досадую до сих пор), обнаруживая, что волею автора во всем ее мире распространена лишь одна незатейливая, единообразная культура. За исключением случаев, когда пригодное для жизни пространство крайне невелико – допустим, ограничено единственным островком, или в случае весьма малочисленного общества, располагающего передовыми технологиями, подобное выглядит невероятным и в то же время скучным (да, сочетание на первый взгляд парадоксальное, однако встречающееся прискорбно часто). Мне же хотелось изобразить целое общество во всей его внешне правдоподобной сложности.

Во-вторых, мне хотелось изобразить юношу, мало-помалу приближающегося к далекой войне. Меня самого, отчисленного из колледжа, призвали в армию во время Корейской войны, и сейчас я очень ярко помню медленное, постепенное расставание с гражданской жизнью, с тех пор как и родители, и я сам полагали, будто меня вовсе никуда не призовут, вплоть до того момента, когда услышал грохот крупнокалиберных пушек вдали. Очень похожая история (в данном случае – путь от курса молодого бойца к боевым действиям) изложена в «Алом знаке доблести»[23], и, прочитав его, я загорелся желанием создать нечто подобное в научно-фантастическом антураже. Эти два импульса не только не противоречили один другому – наоборот, подкрепляли друг дружку, предоставляя мне возможность