меж казнимым и солнцем – то есть символически прервать жизнь жертвы еще до того, как она умерщвлена в действительности. (Возможно, в названии «Коготь Миротворца» символика солнца на первый взгляд не видна, однако символом солнца здесь служит сам названный предмет, Коготь Миротворца.)

Следуя по порядку, далее мне, вероятно, следует объяснить, что Empire – журнал, адресованный начинающим писателям-фантастам, и потому «Гелиоскоп» насквозь пронизан достойными Урии Хипа советами новичкам. Данное эссе предназначено для публики искушенной, однако, подумав о том, что несколько его экземпляров могут случайно попасть в руки их рабов, я, в надежде свести на нет вред, нанесенный умам начинающих «Гелиоскопом», позволю себе отклониться от правил, дабы сказать вот что: из всех советов писателям достойны прочтения только три.

Не надо. Можешь сдержать себя, не писать – значит, ты не писатель. (Впрочем, возможно, ты не писатель, даже если сдержать себя неспособен.)

Читай. Неважно, во что бы тебе ни хотелось верить; стать писателем, не потратив десятков тысяч часов на чтение, не получится. Как угодить мастеру, поймешь, только став мастером сам.

Пиши. Писатели пишут. Те, кто не пишет, писателями себя только мнят. Плавать ведь не научишься, не побарахтавшись в речке, не нахлебавшись воды – вот и писательского ремесла не освоишь, если не будешь писать. Харлан Эллисон[30] на встречах с начинающими писателями советует им писать по короткому рассказу ежедневно – в буквальном смысле, за следующий год создать триста шестьдесят пять небольших произведений. Думаешь, позерство, абсурд, преувеличение? Нисколько.

Где-то в самом начале работы над повестью, со временем превратившейся в «Книгу Нового Солнца», я ради собственного интереса пробовал разобраться, что делает великую книгу великой, и пару дней назад наткнулся на тогдашние свои заметки. Вот что там говорилось:

«ВЕЛИЧИЕ. 1) Крупный масштаб: великие книги обычно длинны. 2) Масштаб замысла: в великих книгах затрагиваются великие темы, изображаются целые общества, целые страны».

Именно это я и имел в виду, упомянув в «Гелиоскопе» о желании создать нечто крупномасштабное.

Хотите – соглашайтесь, хотите – нет, но я держусь следующих определений, с течением времени сложившихся в голове. Хорошим можно считать произведение о внушающем симпатию трехмерном герое, переживающем захватывающие, необычные приключения на фоне разнообразного, интересного окружения. Великим произведение можно назвать, если образованный, культурный читатель с удовольствием прочтет его, а после с еще большим удовольствием перечитает.

Биографические подробности, скорее всего, никого не интересуют – мне самому они уж точно неинтересны давно, но колледж, который мне пришлось оставить, был колледжем Техасского механико-сельскохозяйственного университета. Ушел я уже со второго курса, а причиной тому явилась крайне скверная успеваемость.

Для тех, кто никогда не бывал на конвентах любителей научной фантастики: в программу крупнейших зачастую включен маскарад. Наград предусмотрено немало: за лучший костюм, за самый красивый костюм, за самый смешной костюм и так далее, вплоть до специальных призов «Самой обнаженной из дам». Кэрол Резник и ее муж, Майк[31], в кругах любителей косплея – особы весьма известные, однако, помнится, Майк на конференции не выступал, а менял слайды в проекторе и дымил мне сигаретой в лицо. Лучшим костюмом из тех, какие мне доводилось видеть, я бы назвал костюм Сандры Мизель, нарядившейся героиней повести Пола Андерсона «Царица ветров и тьмы».

Теологические аргументы – почти всегда «палка о двух концах». Углубляться здесь в эти материи я не стану, однако обосновать утверждение, будто существование Бога может быть доказано с точки зрения разума только в том случае, если Его не существует, дело нехитрое. К счастью, нам, остальным, сие обстоятельство веселиться отнюдь не препятствует. Вот, например, сколько лет я читал, будто все возможные доказательства бытия Божия идут от Фомы Аквинского, однако Хорхе Луис Борхес в миниатюре «Argumentum Ornithologicum» из сборника «Создатель» предлагает свое, оригинальное.

Мой легкий скепсис по поводу эволюции отнюдь не означает, будто я ее отрицаю. Наоборот, в эволюцию я вполне верю: к чему винить во всем на свете одного только Бога? Верю я и в ламаркизм – в том виде, как сформулировал его сам Ламарк («ламаркизм», представленный в стандартных учебниках, на самом деле – лысенковщина, соломенное чучело, сооруженное противниками ламаркизма, концепция, очевидно, ошибочная и посему развенчиваемая без труда). И никакого противоречия во всем этом нет: если отбросить в сторону соображения политические, ламаркизм с дарвинизмом друг друга отнюдь не опровергают.

Вся эта книга уже приняла куда более религиозный тон, чем я планировал изначально, но все-таки – искушение очень уж велико – не могу не отметить еще раз: в действительности большинство христиан не знают о житии и учении Христа практически ничего и опасаются расширять круг познаний, чувствуя, что в таком случае их предрассудкам придется худо.

Замечание Найта о том, что мы уже пережили будущее, рожденное воображением фантастов 30-х годов, есть ключ к пониманию многих явлений, ставящих в тупик литературных обозревателей – особенно обозревателей, обозревающих, так сказать, современную научную фантастику со стороны. Этим обозревателям «известно», что научная фантастика состоит из историй о звездолетах, бластерах и роботах, и все они никак не могут понять, почему в произведениях большинства писателей-фантастов этим вещам уделяется так мало внимания. Да, роман Жюля Верна о подводном судне, которое мы назвали бы атомной субмариной, вполне заслуженно стал сенсацией своего времени (мальчишки из поколения моего отца ценили его столь высоко, что в наши дни подобное просто непредставимо: для сотен тысяч, а может, и миллионов читателей он стал дверью в новый мир). Однако книг, посвященных в первую очередь странствиям технологически усовершенствованных субмарин по океанам Земли, ни один из современных фантастов писать не станет. Точно таким же образом мало кому из них интересны усовершенствованные космические шаттлы, усовершенствованные лазеры, или усовершенствованный промышленный робот «Юнимейт»[32].

Но самое грустное, если писатель действительно совершает некий прорыв, открывает новые горизонты, его непременно обвиняют в описании будущего, «по сути, ничем не отличимого от прошлого». Разумеется, будущее во многих отношениях неотличимо от прошлого – именно это мы и имеем в виду, говоря, что история повторяется. Британская империя в целом ряде аспектов неотличима от Римской. Японская империя в ряде аспектов неотличима от Британской. Современные цеховые профсоюзы весьма напоминают средневековые гильдии, и, к слову заметить, я сам – член современной организации под названием «Гильдия авторов». Однако даже в тех случаях, когда писатели предлагают публике нечто совершенно новое, их будущее неизменно объявляют «неотличимым от прошлого», если только в тексте не фигурирует множество звездолетов, бластеров и роботов. Недавно Джордж Р. Р. Мартин