ладони на эти большие, твёрдые плечи. Осклабиться и смотреть в глаза, вилять бёдрами. Самой всем-всем-всем заправлять! Ты ведь знаешь, как исполнить всё в лучшем виде. Ты уже вот, вот так же делала! Тебе есть, чем похвастаться!

Но — вместо всего, вот эти самые руки прямо сейчас тебя двигают. Поворачивают ещё больше боком — и ты даже охотно укладываешься. Получается, как если б стоять на коленях — только в такой же позе лежать.

Чужой длиной осознавать собственную глубину.

А ты, оказывается, и правда вместительная! Даже и не представляла, насколько!

Эти пальцы, эти массивные, мощные пальцы, обхватывающие поясницу.

Вот это качелька! Вот это лодочка! Вот это ты понимаешь!

Так понимаешь, что уже всё равно: открыта дверь спальной, закрыта. Умеет ли так твоё одеяло, не умеет.

Ну, какое там не умеет! Вон, вон как тебе показывает!

Твой друг — он уж очень… Дружеский.

Так-так-так дружит, что прям вот так!

Что и слов таких нет, и не надо таких знать слов.

Место своё тебе надо знать. Да, да, вот это самое. Был бы хвостик, ты бы им сейчас так виляла! А крылья — крыльями б замахалась!

Как тебя твой тайный тёмный друг дружит, с тобой так больше никто, никогда не подружится. Вот это ты отчётливо понимаешь. Вот это запомнить пытаешься. Как налегает он на боковую и на нижнюю стеночку. Как напирает, продавливает вот прямо сейчас там, верхнюю. Ух, хорошо напирает!

Вот ведь магия, правда: поставили, как собачку, а лежишь, как… Как лялечка. Ну, как кокон вот этот, из которого что-то вылупится.

Круто быть взрослой, да? У них, вот, каждый день так.

Тебе нравится, очень нравится побывать взрослой. Настоящей, согласной взрослой. Очень умной, очень принимающей и покорной. С любимейшим другом, парнем, мужем, мужчиной. Таким мужчиной, который точно знает, что хочет от него его, конечно же, очень требовательная и такая любвеобильная женщина.

Да-да, вот эта самая, сложенная ничком, забранная твёрдыми ладонями, ведомая и насаживаемая его милая женщина.

Управляемая.

Гайды тебя не ко всему подготовили. И такой позы почему-то в «Секс-Вилле» не предусмотрено. Но ты-то её теперь знаешь. Очень хорошо, на себе лично знаешь.

И как же классно, что твой друг в кои-веки опытнее тебя! Хоть с кем-то ты можешь просто вот так расслабиться.

А ещё у него вот прям очень чёткий и крутой ритм, да. Сладкий, ты бы могла сказать. Размеренный. Да, тебе достаточно, чтоб ты наконец хотя бы это осознавала. Ну, как он там вообще двигается. Как именно с тобой обращается.

Хотя голову совсем-совсем отключает. Тут же что ни движение, то волной, импульсом, сперва в крестец, а потом вообще в самый мозг. Как тут вообще хоть о чём-то думать, кроме вот тех самых клишированных «ещё, ну, ещё, пожалуйста!». Ты ведь часто смеялась с таких тупых диалогов в манге, да?

Ну, ну, давай. Скажи сама вот сейчас что-то умное! Выдай-ка с пятёрку глубокомысленных метафор о вечном.

… Овечки-барашки… На траве. Чёрненький и над беленькой.

Бе-е-е…

Краснеешь и нервно хихикаешь, и тут же всем лицом опять зарываешься в простынь. Ну, какие вообще овечки, что, о чём ты.

Как же густо горят твои щёки. Заливаешься от стыда, дрожишь вся, пальцами в матрас до боли впиваешься. Пытаешься, очень честно пытаешься не смеяться.

Да а как же тут не смеяться, когда тебе — в кайф! Когда тебе же очень искренне, очень ярко — действительно, очень радостно.

Тебе вот от этого, от самой ситуации сейчас смеяться хочется. Что вот ты, кто ты и где ты. И с кем ты, и как ты.

Кто тебя, как и куда. Вот туда, да. Именно-именно.

Гайды вообще ничему не учат. Они тебя ни к чему не готовили. Явно же, не к такому. Нигде никто не рассказывает, что в момент секса с лучшим и личным другом тебе нужно лежать ничком, задуматься об овечках, умереть от стыда, а потом засмеяться — и именно от этого станет вот совсем хорошо.

Ты же ведь… Ты же ведь это чувствуешь. Нет, не знаешь. Но пятна перед глазами, тебя вообще нигде нет, стенки внутренние сами собой работают, по инерции, по пульсации. Волнами, волнами и теплом расходятся, раскрывают тебя. И так остро, чуть не до боли теперь каждым нервом там всё-всё-всё чувствуешь. Это как много молний — и все очень сосредоточенные. Знакомое, захлёстывающее чувство.

Ты краснеешь от того, какая же всё-таки глупая, и что нелепо, нелепо и стыдно смеяться в момент оргазма… А смеяться-то так сильно хочется! До истерики, до слёз в глазах.

И эти сильные-сильные, крепкие руки. Грудь большая, широкая.

Тебя опять укрывают. Обнимают тебя нежно-нежно. Да, с напором — а как иначе?

Ведь твой друг — он прежде всего для тебя.

прощание

Догонялки. Третье лицо

Парк аттракционов закрыт по ночам.

Даже сторожей на воротах и в будках нет.

Именно поэтому лучше всего сюда приходить сильно после наступления темноты. Зимой, правда, темнота — понятие очень растяжимое. Но все понимают, о каком именно времени речь.

Украдкой и осторожно, Мика проходит между решёток главных ворот: даром, что они заперты. Тот, кто их строил, явно не учитывал тех, кого мало кормят и заставляют носить слишком тугие джинсы. Впрочем, не учитывал к счастью.

Да, пуховая курточка широкая — но когда широкая курточка на тонком теле, пух-то — воздушный, сжимается. Так что зайти на запрещённую территорию для девочки не составило никаких проблем.

Стоит за воротами, оглядывается, прислушивается.

А ведь действительно никого! Хоть прыгай, хоть кричи, хоть в ладоши хлопай.

Только мигающие фонари вдоль главной аллеи — и даже ни мотылька: все попрятались, легли спать к подступающим холодам.

Мика даже невольно ёжится, настолько здесь по-приятному, непривычно пусто.

Вообще, гулять затемно, зная, что больше не нужно домой — никогда так не делала. А теперь… Теперь, вот. Весь этот большой город — и совсем открыт.

Ну, как открыт. Главное — знать дороги.

Она хотя бы хочет верить в то, что их знает.

В кармане курточки — три леденца — два лимонных и один апельсиновый, и немного бумажек. Должно хватить по началу.

Мика кутается, сводит, разводит плечи. Медленно идёт просто по прямой, пробуя шагами твёрдые каменные плиты. Смотрит больше на свои старые беленькие кроссовки. Ну, как беленькие. Уже серенькие, но,