Грейс подбежала к брату, встала прямо перед ним, уперла руки в боки и громко заявила:

– Джек, это принц. Я тебе говорила, что он существует. Видишь, я не дура.

Джек недоверчиво посмотрел на Тома, важно скрестил руки на груди и спросил:

– За кого болеете?

Подражая Джеку, Том тоже скрестил руки и ответил:

– За «Брайтон».

Джек демонстративно закатил глаза – кажется, вся их семья была склонна к театральным эффектам.

Мать Джека растерялась.

– Джек, веди себя хорошо! Ваша светлость, извините, – сказала она, вставая. – И огромное вам спасибо за утренники! Дети их потом весь год вспоминают! – Она перевела взгляд на сына и нахмурилась. – А это… ну, вы же сами знаете – переходный возраст. – Она вдруг охнула и прижала руку к щеке. – Ох, простите, ваша светлость! Примите мои соболезнования. Мне так жаль вашего отца! Он был очень хорошим человеком, так поддерживал всю нашу деревню: помогал ремонтировать здания, всегда принимал участие в благотворительности. Нам будет его не хватать.

Том напряженно кивнул.

Мама Джека посмотрела на него несколько озадаченно и поспешно добавила:

– Конечно, мы надеемся, что и вы тоже будете нам добрым соседом.

Том слегка ей поклонился и уже готовился сбежать, но был окружен гостями – они наперебой выражали ему соболезнования, поздравляли с Рождеством, радовались его возвращению в Лохмор.

Детская группа закончила выступление, и на импровизированную сцену поднялась акапелльная группа и запела рождественскую песню.

Сиаре они нравились, но Том с искаженным лицом рванул к дверям, за ним мчался маленький Джек с таким выражением, будто ему гвозди в уши заколачивают. Кажется, они оба недолюбливали хоровое пение.

Дверь в библиотеку распахнулась, и, даже не глядя, Том уже знал, что это Сиара, – только она распахивала дверь так энергично.

Но первым влетел Гром, преисполненный еще большего энтузиазма, чем обычно, и сразу запрыгнул хозяину на колени.

– Гром по тебе соскучился.

Том погладил собаку.

– Ну что, парень, Бору тебя терроризирует?

Как будто жалуясь и ища защиты, Гром положил обе лапы ему на грудь.

Сиара виновато улыбнулась и сказала:

– Через пятнадцать минут по телевизору «Вилли Вонка», мой самый любимый рождественский фильм. Не хочешь посмотреть со мной?

Том внимательно посмотрел на нее. Что на этот раз? Он откинулся на спинку кресла, сложил руки и кивнул на свой телефон.

– Из-за твоей диверсии с утренником у меня теперь скопилось еще больше дел.

– Уверен? Либби сделала домашние шоколадные конфеты. Можем выпить чаю перед телевизором. Рождество – не Рождество без старых фильмов.

Так. Пришло время поговорить начистоту, иначе следующие несколько дней будут пыткой.

Том встал, обошел стол и остановился перед ней.

– Не нужно пытаться развлекать меня с утра до ночи.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоя милая рождественская кампания не помешает мне продать Лохмор.

Сиара посмотрела на него с негодованием, которому он не поверил ни на секунду, и замотала головой. Потом скрестила руки на груди. Потом опустила. Потом подняла вверх. Том не мог понять, что значит этот балет, – она признает свою вину и сдается или до сих пор возмущается?

– Ладно. Хорошо. Я признаю, что считаю: ты не должен продавать Лохмор, и я не намерена притворяться, что это не так. Но девочки сами захотели встретиться с тобой. И именно они позвали тебя к Санте. Спасибо, что пошел, им было очень приятно. Кстати, они просили попрощаться за них с принцем.

На ней были джинсы и обтягивающая футболка. Его взгляд скользнул по мягким изгибам. Он запретил себе вспоминать ее тело, ее запах и вкус… Господи, чего бы он только не отдал, чтобы снова обнять ее, ощутить мягкость ее груди…

Он отвел взгляд и подождал, пока успокоится пульс.

– А что это вообще было? С чего они взяли, что я принц?

– Давай подумаем: красивый, почти что милый парень, который живет в волшебном замке. Все сходится!

– Почти что милый?

– Ну, вообще-то он собирается продать свой волшебный замок. – Она пробежала кончиками пальцев по кожаным корешкам старинных книг, стоящих на полках и, не дождавшись ответа, добавила: – Ты пропустил выступление девочек. Кстати, они были великолепны для своего возраста. Куда это вы с Джеком исчезли?

– Мы прогулялись на конюшню. Он сказал мне, что много лет просил у Санты пони, но так и не получил. Думаю, именно поэтому он решил в него не верить. Я позволил ему покататься на Золотой Звезде.

– Ого! Ты устроил ему настоящий праздник.

Ее улыбка померкла, и Сиара отвернулась от него. Тихим голосом, почти шепотом, она сказала:

– Ему столько же, сколько было бы…

Его сердце упало. Он прерывисто вдохнул.

– Да.

– Ты думаешь… – Она умолкла, только беззвучно шевелила губами, стараясь что-то сказать.

Том знал, что не должен этого делать, но он подошел ближе к ней. Очень близко, на такое расстояние, которое все меняет между мужчиной и женщиной.

– Думаю ли я о…

Он тоже не смог договорить. Всего одно слово, простое слово «наш», но Том не мог его произнести. Он чувствовал, что не имеет на это права, он утратил его в тот день в Лондоне двенадцать лет назад.

Чувствуя, будто ступает вниз с обрыва, он сказал:

– Думаю ли я о нашем ребенке?

Она вздрогнула. Потом кивнула, и кивнула еще раз.

Тому хотелось обнять ее, прижать ее голову к своей груди, защитить ее навсегда и ото всего. Но это было невозможно и к тому же абсолютно бессмысленно.

– Да, иногда думаю.

Она коротко взглянула на него и тут же замотала головой с неловким смешком.

– Я просто чувствительная дура. Не обращай внимания.

В этом была вся Сиара. Если дело становилось слишком серьезным, слишком эмоциональным, она старалась превратить все в шутку. Должен ли он пойти ей наперекор, довести разговор до конца? Или это только все усложнит? Том не рискнул.

– Ты – пленительная дура.

Сиара засмеялась.

– Вот это да! Это одна из самых приятных вещей, которые мне говорили.

Ему надо идти. Возвращаться к своей работе. Но вместо этого он сказал:

– Знаешь что? Я устал. Пойдем посмотрим «Вилли Вонка», мне никогда не надоест смотреть на то, как Августа Глупа засасывает в шоколадную трубу.

Сиара недоверчиво посмотрела на него.