планку, наёмник грудью навалился на заслон из «дерьма и палок». Преграда затрещала и с шумом посыпалась во все стороны, освобождая проход в темноту. Ему попытались помешать, выставив перед ним костлявую руку, но он несильно ударил по ней. Худая женщина, ойкнула, отступила назад. Вспыхнул фонарик в руке Эция. Узкий луч полоснул по лицу «охранницы» и тесного закутка, где всё это время она сидела. Секст увидел измождённое землистое лицо со впалыми щеками и красными глазами. В расширенных зрачках блуждала злоба.

— Ии-и-и-и… — закричала она, закрывая лицо руками. Секст, готовый ко всему, инстинктивно дёрнулся, и едва успел увернуться от пущенной из глубины сектора круглого предмета. Раздался металлический грохот и падение чего-то увесистого! Камень? Похоже. Это было подло!

— Пошли со мной! — сказал он женщине со спутанными волосами, резко заламывая ей руку и разворачивая лицом к чёрному проходу в конец кузова. Она застонала, и попыталась сесть, но боль и настойчивость взрослого мужчины не позволили ей отвертеться. Секст легонько подтолкнул потерявшую человеческий вид костлявую «тень», спрятался за её спиной.

Ноги скользили по скользкому полу, на котором что-то разлили и затем наспех вытерли. Зловоние от нечистот забивало нос, щипало глаза, но Секст бывал в местах куда похуже, чем в загаженном автоботе. Фонарь выхватывал в сумраке очередных пассажиров. Мальчик и девочка семи лет, одетые как «неприкасаемые», забились в угол. Перед ними валялась грязная тарелка со следами еды, больше похожей на отбросы. Напротив них на полу кузова под ворохом одежды спал человек. Пол его определить было сложно. Секст ткнул его ногой, но тот только пошевелился и снова затих. Луч нашарил на стене цифру «одиннадцать». Всё понятно.

Безумная баба притихла. Она перестала ныть, и только тяжело дышала, лениво передвигала конечностями. Она замерла у ниши с цифрой «двенадцать», наспех закрашенной чёрной краской, но Секст протащил её чуть дальше к занавешенному покрывалу. В отличие от головной части автобота, обитатели хвоста предпочитали уединение.

— Стой! — приказал он ей.

Он заглянул за грязную ткань, посветив фонариком перед собой. Закуток, более чистый, чем другие, пустовал. Только на лежанке лежал оторванный лоскут женской кофты. Надо же, с каждым пройденным метром становилось всё интереснее в этом тесном лабиринте.

— Где она? — вернулся Секст к пленнице. Он заломал руку женщине посильнее. Та взвыла по-настоящему, забилась в его руках.

— Не з-наю… я ничего не знаю. — промычала она.

— Идём тогда дальше.

— Нет. Нет. Не надо. Нет!!! Не надо! — запричитала она и вяло попробовала оказать сопротивление Сексту. Тщетно. Эций ловко придерживал дёргающуюся куклу, не позволяя той излишней ретивости. Он силком толкал её в спину, распаляясь всё больше от злости. Происходящее в этом секторе не нравилось ему всё больше.

Он не удивился, когда перед ними вырос профиль соседа с куском обшивки, острой и опасной. Всё это время глупец прятался с другой стороны хлипкой стенки. Он всерьёз рассчитывал его напугать? Секст осадил барышню назад. Та от коварного движения споткнулась и с шумом завалилась на бок. Наёмник сразу же переключил внимание на вооруженного пассажира.

Он специально светил фонарём прямо в лицо мужчине, со свалявшимися длинными волосами. Пассажир был без обуви, в грязной засаленной робе завода Баас. В красных воспалённых глазах плескались страх и… слабоумие.

— Оставь нас в покое. — прошептал он.

— Нас?

Твёрдым шагом Эций сократил расстояние до простофили и схватился за острую кромку рукой в перчатке. Патлатый с вытаращенными глазами стоял смирно, будто не до конца понимал, что происходит. Секст разжал ему пальцы и забрал «оружие» с рук.

Железка улетела в коридор. Эций за шиворот втолкнул защитника в свободный угол. Он особо не сопротивлялся: рухнул в угол на тряпки и пищевой мусор, и успокоился.

Секст замер у последней переборки в самом хвосте. Она была больше обычного, с узкой непрозрачной дверью. Наёмник с шумом распахнул её.

В просторной нише, занимавшей всю ширину кузова «автономки» уже горел свет. Его не хватало на полное освещение, но этого вполне было достаточно, чтобы не натыкаться на окружающие предметы. Но Секст хотел получше рассмотреть это место, которое так защищали два человека с воспалёнными глазами. Вспыхнул фонарь. Луч пошёл по стенам, разрезая полумглу на части.

Подобное место в обычном городе называли притоном. Убогая обстановка, спёртый воздух, наполненный мочой, спермой и дешёвым алкоголем. Оболваненные до беспамятства шлюхи. Трип и мрак в царствии вечного кайфа для наркош, потерявших человеческий облик. Многое стало на свои места. Каким-то образом трак стал пристанищем для полусектанской общины, проповедовавшей культ «альтернативной жизни». Без страха, страданий и поиска себя. Без оглядки на тяжелое прошлое и мучительное будущее. «Живи одним днём и ничего не бойся».

Исписанные стены рунами и кириллическими буквами блестели в ультрафиолетовом сиянии. Их нанесли недавно, судя по химическому запаху внутри отсека. Некоторые рисунки Эций видел раньше много лет назад.

Он шагнул вперёд, чтобы получше рассмотреть заключительные два метра пространства.

В левом углу отсека сидела на корточках с опущенной головой его старая знакомая. Софи колупала ногтем грязь в полу. На её шее поблескивал обруч, к которому вела металлическая цепь, что терялась за переборкой. Лгунья, похоже, угодила в ловушку, или Эций кое-чего не понимал. Девушка не реагировала на свет, разве что слабо щурилась от воздействия на сетчатку. Похожие симптомы были и других пассажиров в этой части грузового трака. Слезящиеся глаза, похожие на воспаление, расфокусированный взгляд, апатия к жизни.

«Живи одним днём».

В притонах нельзя расслабляться. Стоит ослабить бдительность, и к тебе рванёт возбуждённый адепт с куском остро заточенного металла, чтобы вонзить его в брюхо. Секты с наркосеансами опасны вдвойне. Фанатики под кайфом готовы пожертвовать всем, лишь бы убрать источник беспокойства извне, как назойливую муху.

Секст замер, вдыхая прогорклую вонь этого свинарника. И сразу же уловил рецепторами обоняния запах пролитой крови. Его невозможно спутать с другими, даже более едкими запахами. Привкус железа, вернее застарелой ржавчины еще долго висит в воздухе, где недавно вспороли плоть. Луч остановился на куче одежды, сваленной строго в одном месте. Чувствуя неладное, Эций отбросил фонарём тряпки.

Тёмная кофта с одним рукавом лежала под трупом обнажённой женщины. Её лицо было залито красным. В правом глазу торчал кусок острой заточки. В левом зияла чернота.

Светодиодик камеры заморгал всё чаще. Объектив камеры был направлен точнехонько в сторону голой покойницы, прикованной цепью к тонкой пластиметовой стенки. Нейро автобота фиксировало каждый сантиметр худосочного тельца с черным пушком внизу живота, с мелкими порезами на щиколотках и руках, заклеенные липкой лентой. Камера снимала и фотографировала маленькую