– Возможно, вам известно, – сказал Фаш, – что вполиции используют подобное освещение на месте преступления, когда ищут следыкрови и другие улики, подлежащие экспертизе. Так что можете вообразить, каковобыло наше удивление… – Тут он устремил свет лампы на труп.

Лэнгдон посмотрел и вздрогнул от неожиданности.

Сердце стучало все сильнее. На паркетном полу рядом с трупомпроступили светящиеся пурпурные буквы. Последние слова куратора. Всматриваясь взнаки, Лэнгдон почувствовал, что туман, окутывавший всю эту историю с самогоначала, сгущается.

Он еще раз перечитал увиденное и взглянул на Фаша:

– Что, черт побери, это означает?

Глаза Фаша отливали белым.

– Именно на этот вопрос вы и должны ответить, месье.

Неподалеку, в кабинете куратора, лейтенант Колле, только чтовернувшийся в Лувр, склонился над прослушивающим устройством, вмонтированным вмассивный письменный стол. Если бы не фигура средневекового рыцаря,напоминавшего робота и устремившего на него взгляд злобных и подозрительныхглаз, Колле чувствовал бы себя вполне комфортно. Он надел наушники и еще разпроверил уровни входа на твердом диске в системе записи. Все работалонормально. Микрофоны функционировали безупречно.

Le moment de vérité[15],подумал он.

И, улыбаясь, закрыл глаза и приготовился насладитьсяпоследней беседой, что состоялась в стенах Большой галереи.

Скромное обиталище располагалось в стенах церквиСен-Сюльпис, на втором ее этаже, слева от хоров. Две комнатки с каменнымиполами и минимумом мебели на протяжении полутора десятков лет служили домомсестре Сандрин Биель. Официальная ее резиденция находилась неподалеку, вмонастыре, но сама она предпочитала благостную тишину церкви. И чувствоваласебя здесь уютно, тем более что постель, телефон и горячая еда всегда были к ееуслугам.

В церкви сестра Сандрин исполняла роль заведующейхозяйством, то есть ведала всеми нерелигиозными аспектами существования ифункционирования храма. Уборка, поддержание строения в должном виде, наемобслуживающего персонала, охрана здания после закрытия, заказ продуктов – в томчисле вина и облаток для причастия – вот далеко не полный перечень ееобязанностей.

Она уже спала в узенькой своей постели, как вдруг пронзительнозазвонил телефон. Она подняла трубку и сказала устало:

– Soeur Sandrine. Eglise Saint-Sulpice.

– Привет, сестра, – ответил мужчина по-французски.

Сестра Сандрин села в постели. Который теперь час? Онаузнала голос настоятеля. За все пятнадцать лет службы он еще ни разу не будилее. Аббат был человеком благочестивым и шел домой спать сразу же после вечернеймессы.

– Извините, если разбудил вас, сестра. – Голос аббатазвучал как-то непривычно нервно. – Хочу попросить вас об одном одолжении.Мне только что звонил очень влиятельный американский епископ. МануэльАрингароса. Возможно, вы знаете?

– Глава «Опус Деи»? – Конечно, она знала. Кто же изцерковников не знал о нем? За последние годы влияние консервативной прелатурыАрингаросы значительно усилилось. Восхождение началось с 1982 года, когда ИоаннПавел II неожиданно возвысил «Опус Деи» в звании до «личной прелатуры папы».Это означало, что именно он официально санкционировал все их религиозныеотправления. По странному совпадению возвышение «Опус Деи» произошло в тот жегод, когда, судя по слухам, некая очень богатая секта перечислила почтимиллиард долларов на счет Ватиканского института религиозных исследований, известногопод названием «Банк Ватикана», чем спасла от неминуемого банкротства. И папаримский не моргнув глазом тут же дал «Опус Деи» «зеленый свет», сведя такимобразом почти столетнее ожидание канонизации всего к двадцати годам. СестраСандрин не могла не чувствовать, что подобное положение в Риме этой организациивыглядит, мягко говоря, подозрительно, но кто вправе спорить с еговысокопреосвященством?..

– Епископ Арингароса попросил меня об одолжении, –сказал аббат с дрожью в голосе. – Один из его приближенных прибыл сегодняв Париж…

И далее сестра Сандрин терпеливо выслушала весьма страннуюпросьбу, приведшую ее в полное смущение.

– Простите, но вы сказали, что этот человек из «Опус Деи»никак не может подождать до утра?

– Боюсь, что нет. Его самолет вылетает на рассвете. А онвсегда мечтал повидать Сен-Сюльпис.

– Но наша церковь выглядит куда интереснее днем. Солнечныелучи, пробивающиеся через цветные витражи, игра теней на гномоне, вот чтоделает нашу церковь уникальной.

– Я согласен, сестра, и однако же… Короче, вы сделаете мнеогромное личное одолжение, если впустите его хотя бы ненадолго. Он сказал, чтоможет быть у вас около… часа ночи, так, кажется? Значит, через двадцать минут.

Сестра Сандрин недовольно поморщилась:

– Да, конечно. Рада служить.

Аббат поблагодарил ее и повесил трубку.

Сестра, совершенно растерянная и сбитая с толку, ещенесколько секунд оставалась в теплой постели, пытаясь прогнать сон. В своишестьдесят лет она уже не могла подниматься с постели легко и быстро, какраньше, к тому же этот звонок совершенно вывел ее из равновесия. Вообще прилюбом упоминании «Опус Деи» она испытывала нервозность. Помимо жестокихритуалов по умерщвлению плоти, его члены придерживались просто средневековыхвзглядов на женщину, и это еще мягко сказано. Она была потрясена, узнав, чтоженщин там заставляли убирать комнаты мужчин, пока те находились на мессе,причем без всякой оплаты за этот труд; женщины там спали на голом полу, в товремя как у мужчин были соломенные тюфяки; женщин заставляли исполнять дополнительныеритуалы по умерщвлению плоти, последнее в качестве наказания за первородныйгрех. Словно они были в ответе за Еву, отведавшую яблоко с древа познания, идолжны расплачиваться за это всю свою жизнь. Это было очень прискорбно,особенно если учесть, что большинство Католических церквей постепенно двигалисьв правильном направлении, стремились уважать права женщин. А «Опус Деи»угрожала этому прогрессивному движению. Тем не менее сестра Сандрин должна былавыполнить обещание.

Она свесила ноги с кровати, а потом медленно встала, ощущая,как холодны каменные плиты пола под босыми ступнями. Этот холод, казалось,поднимался от ног все выше, ее знобило, а на сердце вдруг стало тяжело.

Что это? Женская интуиция?

Как истинно верующая, сестра Сандрин давно научиласьнаходить умиротворение в собственной душе. Но сегодня умиротворяющие голосапочему-то хранили молчание. И в церкви царила гнетущая тишина.