Боже, они были такими зелеными и яркими, и моя душа беспокойно дернулась, словно пытаясь вырваться из пут этого тела и этой поганой жизни. Отчаянно желая чего-то лучшего. Чего-то более яркого и живого, как изумрудные искры, сверкающие в глазах этой девушки.

— П-пятнадцать, — ответила девчонка тоненьким голоском, отводя взгляд от меня, чтобы изучить свои руки, вцепившиеся в юбку.

— Пятнадцать, — медленно повторил я, позволяя слову повиснуть на языке, прежде чем посмотреть через плечо на Сета, которого все еще держал незнакомый мне парень, который, очевидно, знал меня. — Она гребаный ребенок, ты, мудила.

Затем я осторожно взял ее за запястье и приказал ей идти со мной. Девушка вздрогнула от моего прикосновения, по ее коже побежали мурашки, но она не протестовала и не отстранялась. Девчонка сделала, как я просил, и меня до глубины души раздражало, что она так легко это сделала.

— Ч-что ты собираешься со мной сделать? — был первый вопрос, который она задала, когда я усадил ее в свою машину.

Это был кусок хлама десятилетней давности, скрепленный молекулами ржавчины, держащимися вместе. Но тачка была моей и всегда доставляла меня туда, куда мне было нужно.

Я не сразу ответил. И вместо этого задал свой вопрос.

— Как тебя зовут?

— Рейн, — не задумываясь, ответила она.

Я с сомнением посмотрел на нее через всю машину, прижимая к лицу горсть пропитанных кровью салфеток.

— Рейн? Тебя зовут Рейн?4

— Да.

Я фыркнул, переведя взгляд обратно на дорогу.

— Ого. Ладно. Что, твои родители хиппи или что-то в этом роде?

— Э-э, я не думаю, что ты должен быть тем, кто высмеивает мое имя, — выпалила она в ответ с большей уверенностью, чем раньше. — Типа, эй? Твои родители назвали тебя Солджер.

Один уголок моего рта изогнулся в улыбке. Я не видел причин говорить ей, что у меня только один родитель, и поморщился от боли в щеке.

— Туше.

— Я имею в виду, тебя действительно так зовут?

— Угу. — Я снова взглянул на нее, заметив ее неохотную улыбку, и был рад, что она расслабилась в моем присутствии.

Рейн была хорошенькой. Может быть, самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.

— И, кстати, я ничего не собираюсь с тобой делать. Просто отвезу тебя домой. Так где ты живешь?

— Правда?

Рейн села прямее, и я перевел взгляд на нее, пораженный тем, что в этих зеленых мозаичных осколках мерцает душераздирающая надежда.

Я не знал ее. Она ничего для меня не значила, но мысль о том, что та может поставить меня в один ряд с другими парнями в «Яме», сокрушала мой дух. Но что ранило еще больше, так это осознание того, что я не мог винить ее.

— Да, — твердо ответил я, снова переводя взгляд на дорогу, прежде чем на долю секунды встретиться с ней взглядом, чтобы добавить: — Правда.

Итак, Рейн дала мне адрес и рассказала, как добраться туда с того места, где мы находились, и я направил машину в указанном направлении.

Поездка прошла в полной тишине: я смотрел на дорогу, а она — на свои руки, сложенные поверх черной ткани юбки, прикрывающей колени. Я не мог сказать, о чем Рейн думает; я даже не знал, все ли с ней в порядке. Я знал только, что мне стало легче от осознания того, что она больше не в «Яме». Это было неподходящее место для ребенка ее возраста, хотя я не забыл, что начал ходить туда, когда был еще младше.

— Тебе не стоит туда возвращаться, — наконец произнес я, когда мы приблизились к ее улице. — Эти парни хотят причинить тебе боль. Держись от них подальше.

— Ты хочешь причинить мне боль?

Потрясенный, я посмотрел на нее.

— Я не хочу никому причинять боль, — честно ответил я.

— Но ты причинил ему боль.

Я покачал головой.

— Я причинил ему боль, потому что он причинял боль тебе. Защищать кого-то — это совсем другое. Я всегда предпочту защищать, а не делать кого-то своей жертвой.

Я остановился на обочине через пару домов от ее дома. Меньше всего мне хотелось, чтобы ее родители увидели, как Рейн выходит из машины, за рулем которой сидит восемнадцатилетний парень с окровавленным лицом.

— Спасибо, что подвез, — тихо сказала Рейн. — И спасибо, что был так добр ко мне.

— Ага, без проблем, — ответил я, поворачиваясь, чтобы опереться локтем о спинку пассажирского сиденья. — Но, пожалуйста, поклянись мне, что никогда больше не вернешься туда и не будешь общаться с этим парнем.

Она даже не колебалась.

— Я клянусь.

— Хорошо.

Рейн вышла из машины, и я подождал две минуты, пока она добежала до своего дома и вошла в дверь. Потом поехал в отделение неотложной помощи, проклиная Сета и его неспособность понять слово «нет».

— Солджер!

Врач, который только что проверил мое лицо на наличие признаков инфекции, не дал моей охваченной паникой матери войти в отделение неотложной помощи.

— Мэм, мне нужно, чтобы вы…

— Не смей указывать мне, что, черт возьми, делать. Это мой сын!

Она произнесла это слово так, словно провела последние восемнадцать лет, играя роль любящей матери. Мама протиснулась мимо него и схватила меня рукой за подбородок.

— Боже мой, посмотри на свое лицо! Что, черт возьми, произошло?!

В ее глазах были паника и привязанность, которых я не видел с тех пор, как был достаточно мал, чтобы держать ее за руку, когда мы переходили улицу. Неожиданный всплеск эмоций прорвался сквозь мои затвердевшие мышцы и проник в мое измученное, израненное сердце, и я подавил желание обнять ее и заплакать без всякой причины, чтобы мама меня обняла.

— Я подрался, — ответил я прямо, как будто это ничего не значило.

Потому что так оно и было.

Драки были мне не в диковинку. Но в большинстве из них мне не