ненавидела, хотя для неё стало приятной неожиданностью, что в его шатре у неё оказалось своё спальное место. Да, ложе было узким и немного неудобным, но оно было и оставалось только её, а сама Альтери, несмотря на красоту, казалось, воспринималась этим мужчиной как угодно, но только не как женщина. Это сбивало с толку, ведь подобное расходилось с изначально сотканным представлением о нём. Поначалу правитель людей относился к ней как к прислуге, а после вообще как к навязанному взятыми обязательствами соседу, но этим всё и ограничивалось. Однако Альтери знала, что чувства Императора к эльвам вообще и к ней в частности несказанно далеки от тёплых. Он дал ей это понять ещё при первой их встрече, когда благородная эльвская принцесса попыталась донести до варвара всю абсурдность его мировоззрения, а в итоге в ужасе корчилась у его ног, впервые испытывая на себе действие проклятого ошейника. Лишь когда в глазах мужчины блеснуло удовлетворение, пришло облегчение. Император же тогда опустился на корточки перед испуганной, сипящей эльвой и с явным удовольствием поведал ей о проклятье «строптивый раб» и всех его «прелестях». После этого мужчина выпрямился и, не подав руки, не помогая девушке подняться, вышел из шатра, оставив пленницу в одиночестве осознавать тот кошмар, в котором отныне ей предстояло жить.

Лишь иремийский монах стал её отдушиной, тем, чей голос девушка могла слышать без дрожи и отвращения. Да была ещё молчаливая и незаметная женщина, поставленная прислуживать «не-человеку», но её Альтери не принимала вовсе. Она даже не замечала, когда та появлялась и исчезала, исполнив свою работу. Правда, однажды эльва случайно поймала на себе взгляд своей прислужницы, и от сквозившей в нём неприязни ей стало непривычно неуютно и зябко. Проклятье! Эльвы — Альтери была в это уверена — прекрасные высшие создания, которые должны вызывать только трепет и восхищение, а не… это!

В тот вечер девушка в недоумении спросила у Корадуса, за что эта женщина так ненавидит её.

— Не тебя, высокородная, — печально вздохнул в ответ целитель. — Было время, когда люди действительно преклонялись перед твоим народом, но… Много лет назад из-за морового поветрия почти каждый второй в этой империи потерял кого-то их своих близких. Но эльвы вмешиваться в беды людей не пожелали, даже когда мой господин на коленях стоял у ваших границ, умоляя о помощи… В те дни на этих землях горело несчётное количество погребальных костров… Как думаешь, высокородная, каково это — подносить факел к подножию последнего ложа, на котором лежат твои любимые и родные, и понимать, что они могли бы сейчас стоять рядом, если бы?.. Ты и сама знаешь, высокородная.

Эльва знала. Тогда она была ещё совсем юной, жила в светлых чертогах королевского дворца и не придавала значения взволновавшей двор странной суете, связанной с племенами людей. Однако теперь слова монаха выдернули из омута прошлого и добавили цвета этому знанию, и от промелькнувших перед глазами картин внезапно сердце Альтери дало сбой. И хотя девушка не сомневалась, что решение её отца имело под собой самые высокие намерения и необходимые для её народа основания, но… в то же время… Выходило, что тогда Император людей вовсе не был бессердечным чудовищем, которое, не оглядываясь, идёт по трупам и не считает потерь, не был и жестоким тираном, берущий своё любой ценой и плюющий на чужие жизни. Для спасения жизней своих подданных этот человек — немыслимо! — готов был даже на унижение. И то, каким он стал теперь, все его решения и поступки — всё это последствия страшной ошибки, допущенной Владыкой эльвов, который прировнял людей к насекомым, но совсем позабыл, сколько бед могут принести эти самые насекомые, если их разозлить. Жаль мудрые не поняли этого раньше, до того, как необузданная ярость людей страшным пожаром прошлась по землям эльвов.

«Но раз так, возможно, мне удастся достучаться до его сердца? Не может быть, чтобы, пройдя такое испытание, люди не понимали, что сейчас по их вине целый народ, как они когда-то, находится на грани вымирания», — подумала тогда Альтери.

Однако в ответ на осторожный вопрос девушки, зачем ему столько смертей, которые всё равно ничего не изменят, но причинят кому-то бездну страдания, помимо натянувшейся на шее петли, Альтери почувствовала ещё и разочарование, услышав в ответ:

— Жизнь любимой женщины стоит тысячи таких лживых тварей, как эти морфы.

— Но…

— Они заставили её думать, что там был я. Только потому оборотню удалось подойти на расстояние удара.

— Но если бы это был кто-то другой, а не унэокарри? Если бы это был человек? — попыталась возразить девушка, но Император перебил её, не дослушав, и от его ответа по спине пробежал холодок:

— Я вырезал бы весь его род до седьмого колена. — Внезапно взгляд его непроглядно тёмных глаз впился в лицо Альтери. — Скажи честно, эльва, ты простила бы, если бы погиб самый дорогой тебе человек?

Эльва открыла было рот, однако ответить не смогла. Не тот был готов сорваться с языка ответ, который должен был прозвучать, чтобы повернуть разговор в её пользу. Но самым ужасным было то, что честный ответ самой себе так же ей ни на волосок не понравился. Действительно, простила бы? Вряд ли… Весь род… До седьмого колена…

«Ты что делаешь?!» — где-то словно за массивными дверями услышала она голос своей древней крови. — «Ты не должна рассуждать как эти варвары!..» Но, видимо, её душа давно не появлялась по ту сторону дверей, разделяющей два столь разных мира, и потому не пожелала его слушать.

В ту ночь, глядя, как Император мечется в поту по подушкам, пока тень его жены пыталась докричаться до него из мира мёртвых, Альтери словно впервые взглянула на этого человека не «против солнца», а так, чтобы, как говорили у неё дома, «иметь возможность разглядеть, какого цвета его душа». И внезапно эльва почувствовала жалость. Даже не так — это было сожаление или даже вина. Вина за одно неверное решение, которое, словно лавина в горах, началось с одного «камешка», брошенного много лет назад Владыкой эльвов, а теперь безостановочно стирало привычный мир. Она захватила, подняла с постели и подвела к тяжело дышащему, пытающемуся что-то сказать во сне Императору. Девушка осторожно опустилась на край его ложа, краем глаза заметив, как повернула к ней голову тень, протянула руку, отвела с мокрого лба слипшиеся от пота волосы, тихонько сжала в ладони холодные, как лунный свет, мужские пальцы. На какое-то мгновенье Альтери испугалась, что её тепла не