– Хорошо, маменька, только выслушайте еще одну…откровенность: знаете ли, почему я так интересуюсь о вашем плане и не доверяюему? Потому что на себя не надеюсь. Я сказала уже, что решилась на эту низость;но если подробности вашего плана будут уже слишком отвратительны, слишкомгрязны, то объявляю вам, что я не выдержу и все брошу. Знаю, что это новаянизость: решиться на подлость и бояться грязи, в которой она плавает, но чтоделать? Это непременно так будет!..

– Но, Зиночка, какая же тут особенная подлость, mon ange? –робко возразила было Марья Александровна. – Тут только один выгодный брак, аведь это все делают! Только надобно с этой точки взглянуть, и все оченьблагородно покажется…

– Ах, маменька, ради бога, не хитрите со мной! Вы видите, яна все, на все согласна! ну чего ж вам еще? Пожалуйста, не бойтесь, если яназываю вещи их именами. Может быть, это теперь единственное мое утешение!

И горькая улыбка показалась на губах ее.

– Ну, ну, хорошо, мой ангельчик, можно быть несогласными вмыслях и все-таки взаимно уважать друг друга. Только если ты беспокоишься оподробностях и боишься, что они будут грязны, то предоставь все эти хлопотымне; клянусь, что на тебя не брызнет ни капельки грязи. Я ли захочу тебякомпрометировать перед всеми? Положись только на меня, и все превосходно,преблагородно уладится, главное – преблагородно! Скандалу не будет никакого, аесли и будет какой-нибудь маленький, необходименький скандальчик, – так…как-нибудь! – так ведь мы уж будем тогда далеко! ведь уж здесь не останемся!Пусть их кричат во все горло, наплевать на них! Сами же будут завидовать. Да истоит того, чтоб о них заботиться! Я даже удивляюсь тебе, Зиночка (но ты несердись на меня), – как это ты, с твоей гордостью, их боишься?

– Ах, маменька, я вовсе не их боюсь! вы совершенно меня непонимаете! – отвечала раздражительно Зина.

– Ну, ну, душка, не сердись! Я только к тому, что они самикаждый божий день пакости строят, а тут ты всего-то какой-нибудь один разочек вжизни… да и что я, дура! Вовсе не пакость! Какая тут пакость? Напротив, этодаже преблагородно. Я решительно докажу тебе это, Зиночка. Во-первых, повторяю,все оттого, с какой точки зрения смотреть…

– Да полноте, маменька, с вашими доказательствами! – сгневом вскрикнула Зина и нетерпеливо топнула ногою.

– Ну, душка, не буду, не буду! я опять завралась…

Наступило маленькое молчание. Марья Александровна смиренноходила за Зиной и с беспокойством смотрела ей в глаза, как маленькаяпровинившаяся собачка смотрит в глаза своей барыне.

– Я даже не понимаю, как вы возьметесь за дело, – сотвращением продолжала Зина. – Я уверена, что вы наткнетесь на один толькостыд. Я презираю их мнение, но для вас это будет позором.

– О, если только это тебя беспокоит, мой ангел, – пожалуйста,не беспокойся! прошу тебя, умоляю тебя! Только бы мы согласились, а обо мне небеспокойся. Ох, если б ты только знала, из каких я передряг суха выходила?Такие ли дела мне случалось обделывать! ну, да позволь хоть только попробовать!Во всяком случае прежде всего нужно как можно скорее быть наедине с князем. Этосамое первое! а все остальное будет зависеть от этого! Но уж я предчувствую иостальное. Они все восстанут, но… это ничего! я их сама отделаю! Пугает меняеще Мозгляков…

– Мозгляков? – с презрением проговорила Зина.

– Ну да, Мозгляков; только ты не бойся, Зиночка! клянусьтебе, я его до того доведу, что он же будет нам помогать! Ты еще не знаешьменя, Зиночка! ты еще не знаешь, какая я в деле! Ах! Зиночка, душенька! давеча,как я услышала об этом князе, у меня уж и загорелась мысль в голове! Меня какбудто разом всю осветило. И кто ж, и кто ж мог ожидать, что он к нам приедет?Да ведь в тысячу лет не будет такой оказии! Зиночка! ангельчик! Не в томбесчестие, что ты выйдешь за старика и калеку, а в том, если выйдешь за такого,которого терпеть не можешь, а между тем действительно будешь женой его! А ведькнязю ты не будешь настоящей женой. Это ведь и не брак! Это просто домашнийконтракт! Ведь ему ж, дураку, будет выгода, – ему ж, дураку, дают такоенеоцененное счастье! Ах, какая ты сегодня красавица, Зиночка! раскрасавица, ане красавица! Да я бы, если б была мужчиной, я бы тебе полцарства достала, еслиб ты захотела! Ослы они все! Ну, как не поцеловать эту ручку? – И МарьяАлександровна горячо поцеловала руку у дочери. – Ведь это мое тело, моя плоть,моя кровь! да хоть насильно женить его, дурака! А как заживем-то мы с тобой,Зиночка! Ведь ты не разлучишься со мной, Зиночка? Ведь ты не прогонишь своюмать, как в счастье попадешь? Мы хоть и ссорились, мой ангельчик, а все-таки утебя не было такого друга, как я; все-таки…

– Маменька! если уж вы решились, то, может быть, вам пора…что-нибудь и делать. Вы здесь только время теряете! – в нетерпении сказалаЗина.

– Пора, пора, Зиночка, пора! ах! я заболталась! – схватиласьМарья Александровна. – Они там хотят совсем сманить князя. Сейчас же сажусь иеду! Подъеду, вызову Мозглякова, а там… Да я его силой увезу, если надо!Прощай, Зиночка, прощай, голубчик, не тужи, не сомневайся, не грусти, главное –не грусти! все прекрасно, преблагородно обделается! Главное, с какой точкисмотреть… ну, прощай, прощай!..

Марья Александровна перекрестила Зину, выскочила из комнаты,с минутку повертелась у себя перед зеркалом, а через две минуты катилась помордасовским улицам в своей карете на полозьях, которая ежедневно запрягаласьоколо этого часу в случае выезда. Марья Александровна жила en grand.[31]

«Нет, не вам перехитрить меня! – думала она, сидя в своейкарете. – Зина согласна, значит, половина дела сделана, и тут – оборваться!вздор! Ай да Зина! Согласилась-таки наконец! Значит, и на твою головкудействуют иные расчетцы! Перспективу-то я выставила ей заманчивую! Тронула! Нотолько ужас как она хороша сегодня! Да я бы, с ее красотой, пол-Европыперевернула по-своему! Ну, да подождем… Шекспир-то слетит, когда княгинейсделается да кой с чем познакомится. Что она знает? Мордасов да своего учителя!Гм… Только какая же она будет княгиня! Люблю я в ней эту гордость, смелость,недоступная какая! взглянет – королева взглянула. Ну как, ну как не пониматьсвоей выгоды? Поняла ж наконец! Поймет и остальное… Я ведь все-таки буду приней! Согласится же наконец со мной во всех пунктах! А без меня не обойдется! Ясама буду княгиня; меня и в Петербурге узнают. Прощай, городишка! Умрет этоткнязь, умрет этот мальчишка, и тогда я ее за владетельного принца выдам! Одногобоюсь: не слишком ли я ей доверилась? Не слишком ли откровенничала, не слишкомли я расчувствовалась? Пугает она меня, ох, пугает!»

И Марья Александровна погрузилась в свои размышления. Нечегосказать: они были хлопотливы. Но ведь говорится же, что охота пуще неволи.

Оставшись одна, Зина долго ходила взад и вперед по комнате,скрестив руки, задумавшись. О многом она передумала. Часто и почтибессознательно повторяла она: «Пора, пора, давно пора!» Что значило этоотрывочное восклицание? Не раз слезы блистали на ее длинных шелковистыхресницах. Она не думала отирать их, – останавливать. Но напрасно беспокоиласьее маменька и старалась проникнуть в мысли своей дочери: Зина совершеннорешилась и приготовилась ко всем последствиям…