— Тоже мне. Нашла вояку.

Решив, что бабка могла и приукрасить реальность, я постепенно обретала спокойствие. Не то, чтобы мне удалось полностью успокоиться, но сердце теперь стало колотиться чуть медленнее, а дыхание принимало привычный ритм.

— Все будет хорошо. Все точно будет хорошо. Потому что иначе быть не может, — настраивала я себя. — Не сметь думать о плохом!

У знакомого забора издалека разглядела суету. Две рыжие женщины о чем-то оживленно спорили на повышенных тонах. Дарëна кричала что-то матери, та отвечала с не меньшим напором. В конце концов, дочь сорвалась с места и рванула в противоположном от меня направлении.

— А-ну стой, паразитка! — крикнула Ульяна и бросилась по следам беглянки.

Ещё ничего не понимая, я побежала следом. Дарëна, для которой такие марш-броски были привычным делом, улепетала на сотню метров вперёд и, не сбавляя темп, драпала от матери. Ульяна же старалась не слишком отставать и умудрялась, не сбив дыхание, кричать ругательства в спину стрекозе.

— Вот я тебя поймаю... Ну ты попляшешь у меня, Дашка! Так крапивой отхожу, весь зад волдырями пойдет!

Скорость, с которой удалялась рыжуля, говорила о том, что между двумя родственниками произошло что-то серьезное. И меня это немало тревожило.

Почти выплевывая легкие, я добежала вместе с этими двумя до конца деревни. Даша все так же бодро бежала к мельнице, Ульяна следом, а я тащилась позади всех. По возвращении надо бы почаще появляться в зале, а то даже стыдно за свою физическую форму. На фоне Даши и её мамы я выгляжу, как старое, полуразвалившееся барахло.

Добежав до местной высотки, Дарья схватила лестницу, приставила её к стенке и, ловко поднявшись наверх, юркнула в окно. Перегнулась наружу, кряхтя втащила лестницу внутрь и с улыбкой победителя смотрела на мать.

— Выходи!

— Неа, — дразнилась рыжая.

— Выходи! Хуже будет!

— Нет, сказала! — крикнула Дарëна. — И Васька мне никакой не нужен!

— Выйдешь, как миленькая!

— Сама за него и иди, раз он тебе так нравится.

— Тьфу, зараза! — рассердилась Ульяна. — А вот тогда и сиди там. Утром Василий приедет и выдадим тебя за него прямо здесь. Может, хоть дурь из тебя за ночь повыйдет.

Ульяна дернула входную дверь. Та не поддалась, и женщина прижала её доской, лишая Дарëну шанса открыться изнутри.

— Запирай, запирай! Только я все равно сбегу, — кричала рыжая матери, а голос её срывался от обиды.

— Тимофей! — кривнула Ульяна мельника, показавшегося чуть вдалеке с мешком. — Подержи здесь эту пиявку. Пусть до утра подумает.

Тимофей глянул на окно, на хмурую моську Дарëны, потом перевел взгляд на мать.

— О чём же думать-то? — спросил он с сомнением.

— О том, что жизнь свою губит и сама того не понимает. Завтра жених приедет. Молодой, с достатком, а она нос воротит.

— Да сволочь твой Василий! — кричала со слезами Даша. — А ты дочь родную ему отдаешь! Не жалко?!

— А тебе все плохие! — рявкнула Ульяна. — Одна ты хорошая. И жалко тебя, потому что глупая! Да на тебя уже пол деревни косо смотрит. Болтают не весть что, а ты все бегаешь!

Мельник почесал бороду, что-то прикидывая своей лохматой головой, потом кивнул Ульяне. Просунул железный прут в дужки замка и согнул, окончательно обрывая для Даши последнюю ниточку к спасению.

— Вот спасибо, Тимофей. Вот спасибо, — причитала Ульяна. — Смотри, чтобы через окно не сбежала.

— Не сбежит, — мужчина бросил под окно тюк соломы и уселся на него.

— Предатель! — зло зашипела на него Дарья и скрылась в оконном проёме.

— Идем, милая, — позвала меня Ульяна. — Идем домой.

Я долго оборачивалась на мельницу, высматривала в окне силуэт подруги, но видела лишь темный прямоугольник, да крупную фигуру Тимофея, стерегущую пленницу.

Было безумно больно за Дарëну. За ту неделю, что я провела рядом с ней, я выслушала столько историй, как мать пыталась выдать её за «выгодного» человека. Ульяна абсолютно искренне считала, что тем самым осчастливит дочь, сделает её жизнь лучше. На деле же, для своевольной и свободолюбивой Дарëны брак, а тем более с нелюбимым человеком, был подобен смерти.

Первым моим порывом было помочь ей сбежать с мельницы. Спрятаться. Взять с собой и увести из деревни. Но все те же слова, сказанные мне старухой в Гнилом углу, меня отрезвили — «Да смотри, никому ни слова. С собой никого не бери и о том, что сказала тебе — молчи. Иначе всех погубишь».

Всё ясно. Выхода нет ни у меня, ни у Дарëны. И если для неё это лишь вопрос времени — не завтра, значит в другой день мать настоит на своём и строптивую девицу таки нарядят в подвенечное платье и выдадут за первого встречного, кто не испугается её нрава. Может, тот самый Васька и не слишком уж плохой вариант.

Для меня же промедление было невозможным. До рассвета. До первых петухов. А то, что Дашка осталась запертой на мельнице, избавляло меня от необходимости что-то ей объяснять. Родители и братья не заметят, что я уйду, а те двое, с копытами, во дворе — и подавно.

Убедив себя в собственной правоте, я улеглась на перину, заменявшую мне постель. Несколько раз за ночь просыпалась, боясь пропустить нужный момент. И, из этих соображений, собрала вещи в заплечный мешок, кое-какие продукты, кожух с водой и вышла в глухую ночь.

Деревня безмятежно спала под тёмно-синим покрывалом, украшенным крошечными искорками. Странное затишье было вокруг. Даже собаки не лаяли. Только трескотня сверчков сопровождала весь мой путь до мельницы.

Всеми силами я старалась глушить в себе угрызения совести. Ушла. Ничего не сказав. Не попрощавшись. Не поблагодарив. Не помогла, тогда как Дарëна только этим в последние дни и занималась. Какой я после этого друг? Правильно, никакой.

— Ну чем я ей помогу? Чем? — шептала я самой себе. — Ничем. Я здесь чужая. Гостья. Не могу же я вмешиваться в привычный им уклад...

Незаметно для самой себя дошла до конца деревни. Вот и дорога к мельнице. Туда, где сидит рыжая, ожидая завтрашней «казни».

— Отвлечь Тимофея? Пусть сбежит. А дальше...? Ведь за мной увяжется. Точно. Не отпустит или вопросы задавать начнет. Нельзя. Нельзя никак. Для её же блага. И всей деревни.

Я шмыгнула носом и старалась не поворачивать головы в сторону мельницы, боясь увидеть подругу в темном окне. Боясь, что совесть загрызет заживо.

— Я права. Я все делаю правильно!

Стало чуть легче, когда за зеленой порослью скрылось деревянное строение. Тёмной дорогой я пробиралась к лесу. Только изогнутый рогалик на небе освещал мне путь.

Наконец, я остановилась у леса. У тех самых колючих кустов, в схватке с которыми проиграла с позором неделю назад.