не так подвижна, как правая? От этого улыбка чуть кривилась на сторону, а я в детстве думал, что он специально так улыбается. И в его глазах застыла вовсе не мудрость, а усталость.

Небеса, почему он здесь? Почему он так молод?!

– Так вот каким ты станешь… – зачарованно глядя на меня, пробормотал отец. – Жрец. И, похоже, не последний… Нет, молчи! – Он взмахнул рукой, когда я открыл рот. – Ничего не говори! Я не должен знать о будущем!

– Будущем? – переспросил я. – Получается, я в прошлом?

– Нет.

Барабаны стали бить громче, музыка полилась ещё быстрее. На сцене мелькнул яркий всполох тканей, и отец резко выпрямился, прикрыв глаза.

– Выпрямись. Замри. Не смотри на неё.

Я послушался. Сквозь ресницы было видно, как танцовщица подбежала к нашему столику и закружилась, рисуя платком широкий круг. Тархан сидел неестественно прямо, чуть покачиваясь в такт музыке, и от него в платок тянулся едва уловимый серебристый дым. Я опустил взгляд на свои руки и понял, что такая же дымка тянется и от меня. Дымка впиталась в платок, и танцовщица упорхнула к соседнему столику.

– Не двигайся. Сначала она должна закончить, – процедил отец.

– Тархан… – ответил я так же тихо.

– О нём не волнуйся.

Я повёл глазами и рассмотрел, что люди за соседним столиком тоже сидят неестественно прямо и не отрывают от девушки широко распахнутых глаз. Танцовщица обошла весь двор и закружилась около фонтана. Казалось, что её босые ступни порхали над землёй. На каменные бортики летели платки, и водяные капли разукрашивали ткань тёмными пятнышками. Меня так и тянуло посмотреть на неё прямо, а не из-под ресниц. Чтобы не поддаться тяге, я зажмурился.

Музыка взвилась в высшей точке напряжения, барабаны рассыпались в тяжёлых ударах – и всё смолкло. Где-то за спиной сначала раздался один хлопок, другой, и это словно послужило сигналом. Зачарованные ещё мгновение назад люди встряхнулись и захлопали, засвистели танцовщице. Я сначала присоединился к овациям и лишь после рискнул открыть глаза и посмотреть.

Она стояла в фонтане полуобнажённая, в одной юбке да массивных серебряных ожерельях, прикрывавших её грудь. Она была восхитительной, и необыкновенно живой, и довольной. Она расточала счастливые улыбки и кланялась.

Дева Тай и раньше казалась мне прекрасной, но в тот миг она ослепляла.

Напоследок Тай поймала кем-то брошенный пион и, поцеловав лепестки, убежала.

– Вот теперь можно говорить. И улыбайся. Слуги – её глаза и уши. Они не должны ничего заподозрить, – выдохнул отец.

– Что это было? – пробормотал я.

Отец усмехнулся и кивнул на Тархана.

Тот как раз закончил хлопать и вновь развернулся к нам.

Я похолодел. Тархан улыбался! Он улыбался так широко и расслабленно, что в нём невозможно было узнать невозмутимого палача.

– Октай, как же тут всё-таки здорово! Давай останемся здесь ещё на одну ночь. Ты же сделал в храме всё что хотел. Почему бы не отдохнуть? – воскликнул он, сгрёб в кулак половину орехов с тарелки и, отправив их в рот, смачно захрустел. Его осанка изменилась, он весь стал держаться иначе, даже смотрел мягко, открыто, словно… словно и не был палачом никогда.

– Тархан? – позвал я.

– Что? – отозвался Тархан и закатил глаза.

Закатил! Глаза!

У меня потемнело в моих собственных.

– Да ладно тебе. Нельзя же всё время бегать по дорогам. Это тебе хорошо! Ты жрец! А я? Я люблю удобства. Знаешь, что это такое? Это горячая вода, стены, которые защищают от ветра и холода, печь, горячий суп. Удобства очень полезны для здоровья, как лекарь говорю… – продолжал Тархан.

Это точно был он?

– Ты же не лекарь… – пробормотал я слабеющим голосом.

– То, что я изобретаю лекарства, не значит, что я не лекарь! – последовал гордый ответ.

Я не выдержал, перегнулся через стол, схватил за грудки и затряс его.

– Какой лекарь? Какие лекарства?! Ты же палач! А я? Ну, давай, вспоминай, где ты увидел меня в первый раз? Как мы познакомились?

Тархан заморгал, свёл брови, вспоминая. Поморщился и схватился за висок. Я с облегчением увидел, как его лицо вновь становится сосредоточенным и суровым.

– Я вспомнил, Октай, – коротко бросил Тархан и, потерев лоб, перевёл взгляд на отца. – Генерал Цзяньян, вы?.. – удивлённо начал он и осёкся. – Я Тархан, императорский палач.

– Из клана Хуахэ? Да, узнаю родовые черты, – кивнул отец. – В будущем, полагаю, мы с вами знакомы?

– Да, – коротко ответил Тархан и замолчал, бросив на меня выразительный взгляд.

Отец подвинул ему блюдо с орехами ближе и сам впился зубами в яблоко.

– Ешьте, сейчас вы наверняка очень голодны.

– Да, – признался Тархан и захрустел орехами.

В отличие от них, я не испытывал никакого голода.

– Так что это всё-таки было, отец?

– Насколько я понял, своим танцем она насылает забвение и забирает часть наших жизненных сил, – сказал отец. – Ешь, сын. Еда – самый простой способ восстановиться.

Он подвинул мне фрукты. Я взял мандарин, хотя по-прежнему не хотел есть. Видимо, для меня, источника жизненных сил и господина Гармонии, то, что забрала Тай, было не настолько заметным, как для обычного человека.

– Все будут пировать в счастье и довольстве до тех пор, пока Луна не коснётся гор, – продолжил отец. – Потом танцовщица выйдет вновь, и Луна взойдет на востоке. Здесь царит нескончаемый праздник. Все, кто попадают сюда, не уходят по своей воле. Они полагают, что остановились отдохнуть на ночь. Тех, кто пытается вырваться или буянит, слуги топят в фонтане…

Я оторопел.

– Прости, что они делают?

– Топят в фонтане, – повторил отец.

– И никого из гостей не смущает, что человека топят в фонтане?!

Отец развёл руками и спросил Тархана:

– Когда вы считали себя лекарем, вы видели фонтан?

Тархан задумался.

– Не знаю. Не могу вспомнить.

– Не видели. – Отец сказал это очень уверенно. – Я сам не видел никакого фонтана, пока сюда не попал один из моих друзей и не позвал меня по имени. Когда я вспомнил себя, фонтан появился.

– А твой друг?.. – осторожно спросил я.

– Его утопили. Не знаю, что с ним произошло, но его тело просто растворилось. Ему на замену пришёл другой человек. Все, кто появляются здесь, приходят кому-то на смену. В одном госте я узнал хозяина постоялого двора, в котором останавливался накануне. Но этот человек здесь был гораздо моложе и считал себя купцом. Тогда я понял, что это место вырвано из обычного течения времени.

Я почувствовал, как по позвоночнику пополз холод.

– Сколько же ты здесь?

– Не знаю. Я пытался делать отметки, но они исчезали, – наградив меня измученным взглядом, признался отец.

Он уставился