в колхозе. Целый день таскали лен. Устала я, а счастлива.　

26 августа　

Сейчас я опять в госпитале. Каждый день с 6 часов утра до 6 вечера. Устаю.　

Дежурю в изоляторе.　

В школу начнем ходить с 1 октября.　

4 октября　

Как давно не писала!　

Сейчас только что вернулась с дровозаготовок, из лесу. Но все по порядку.　

1 октября пошли в школу. Накануне всю ночь возили раненых и поэтому утром пошли не выспавшись.　

Нас собрали и объявили, что учиться будем с 6-го числа, а пока все девочки пойдут в колхозы, а мальчики — на лесозаготовки. В школе в этом году масса новеньких, все эвакуированные, больше из Москвы и Ленинграда.　

Мы попросили директора пустить нас в лес. Лес расположен около деревни, где живет бабушка Клары Калининой. Там очень красивые места. Начали пилить. Первый день все работали сносно.　

Так же прошел и второй день, но вечером мы ушли в Кашин. На другое утро — опять в лес. Вот эти-то два дня и были самыми лучшими. С утра мальчики организовали подобие бригад. Одна такая «бригада», в которую входили Юра, Саша — новенький, москвич, Женя Никифоров, которого мы за его наружность окрестили Байроном, тоже москвич, и Рэм Меньшиков, ленинградец. Все — чудесные, милые ребята, пригласили меня и Клару работать с ними. Мы с удовольствием.　

Работали ребята замечательно. Только щепки летели. За одно утро напилили больше 10 кубометров при норме 9.

6 октября　

Ну, вот он, и десятый класс. Мы — выпускники!　

Сегодняшний день кажется почему-то уже прошедшим давно-давно.　

Что же было?　

А вот что.　

Вчера с утра села я писать Люсе письмо. Вдруг воздушная тревога. Оборвала письмо на полуслове, помчалась на сборный пункт.　

После отбоя нам объявили, что нужно снова начать дежурства в госпитале. К 6 часам пришла туда. Пришла опять в свой изолятор. Теперь там лежат только трое, и все выздоравливающие. Один из них, ростовчанин Заславский, молодой, интересный, ранен в ногу, плечо и голову, попросил меня написать ему письма. За вечер написала целых четыре. Славный он человек и прекрасный патриот и большевик. Если бы все были такими, то недолго бы еще торчали варвары на нашей земле.　

Долго мы разговаривали с ним, затем погас свет, он уснул. Я вышла в коридор, посидела, побродила. Ночь тянулась очень долго. Холодно было отчаянно. Спать — где уж там!　

Пришла домой утром. Чуть вздремнула, и надо в школу идти.　

В школу пришла минут за десять до звонка. Класс наш — в углу, наверху. Маленький, неуютный, холодный. Сейчас еще не знаю, но мне кажется, что дружным класс не будет. А впрочем, поживем — увидим.　

Быстро пролетели уроки. Прямо из школы прошла к папе в райком. Хотела достать там учебник по истории. Шли туда с Ю. и Сашей. По дороге Саша сказал мне, что ему нравится мой характер. Он считает меня твердохарактерной. Как глубоко он ошибается! Нет, характер мой не может нравиться. Я знаю, он у меня пренеприятный. Себя же он назвал бесхарактерным. Вот уж не сказала бы!　

Ну, кончаю пока. Становится темно. Теперь рано темнеет. Осень.　

9 октября　

Уже четыре дня учимся. Как это хорошо — ходить в школу, учить уроки, дрожать перед тем, как спросят, и радоваться, когда все сойдет благополучно.

Нового в школе сегодня ничего не было. Впрочем, нет! На втором уроке я взглянула в окно: все бегут, мечутся… Тревога! Мы побежали на пост, а вся школа — в убежище. Прошло минут двадцать, и — отбой. Вернулись и продолжали занятия.　

Сегодня по радио передали, что взят Орел. Еще один город. Еще тысячи людей без крова, под открытым небом, тысячи замученных, истерзанных…　

Заняли враги много, так много, что после того, как прогоним их, долго еще не войдет жизнь в обычную колею. Может быть, нам-то и не удастся пожить спокойно и безмятежно. Наше время не для личной жизни. Все для Родины! А ведь через много лет люди будут учить по истории о наших днях и позавидуют нам. Безусловно, что наше время красиво, полно героизма, мужества, подвиги совершаются на каждом шагу. Но все личное отброшено назад, оно не так важно, как то, чем живет Родина.　

10 октября　

Уже пять дней проучились в школе. Как быстро!..　

Так же быстро пролетит и весь год, если только удастся закончить его. Сегодня опять была тревога. Над городом кружили два немецких самолета. Но, ничего не сделав, удалились восвояси. Мальчики наши забрались на крышу, а мы — на свой пост.　

Меня еще не спрашивали.　

В этом месяце наша школа дает концерт в госпитале. Давид споет, Женечка будет читать, Клара — тоже. Что еще готовят, точно еще не знаю.　

14 октября　

Мы опять не учимся. На четыре дня школа отправилась в колхозы. Нас, сандружинниц, оставили в городе на случай воздушной тревоги. Дружина дежурит в госпитале. Там сейчас многие поправляются.　

Какое приятное чувство испытываешь, когда видишь, как человек, которого привезли чуть живым, начинает понемногу поправляться, становится веселее, разговаривает, улыбается, а затем становится на ноги, ходит. Да это же счастье — поднять человека с постели, сделать его здоровым!

Заславский вчера прошелся до окна и обратно. Пичугин тоже пробует шагать. Как хорошо! Я навещаю их очень часто, и они уже ждут меня, спрашивают у сестер, когда же я приду.　

Завтра в школу. Увижу опять ребят. Я уже немножко соскучилась без них.　

15 октября　

Вчера прихожу — в кухне целый ворох вещей. У нас остановились беженцы из Калинина: женщина-учительница с девочкой.　

Папа сегодня уехал в район, по подготовке населения к эвакуации. Значит, скоро мы уедем отсюда. Как? Куда? Ничего неизвестно. Может быть, придется так же, как эти калининцы? Да это бы хорошо. А вдруг пешком идти придется? Ну куда пойдешь?　

Вот ужас! Калинин уже весь разгромлен. Не сегодня-завтра его займут немцы. Сейчас получила письмо от Леши Белова. Он уже на Урале.　

17 октября　

Кашина не узнать. На улицах столько народу, непрерывное движение грузовиков, «эмок»…　

Вчера мы начали собираться в дорогу. Уложили мешки, чемоданы. Вечером сходила в госпиталь. Простилась со своим изолятором, с бойцами. Чуть всплакнула. Заславский сказал: «Будем живы — никогда вас не забудем». Милые мои, счастливо вам всем поправиться!　

Жмурко уехал раньше. Он оставил мне такое славное, теплое письмо со стихами. Где-то он? Приходил он в школу — проститься с мамой, но я его