Несмотряна ситуацию с Катей я ощущала необъяснимую легкость. Вскоре громкий крик разрушил все эти чувства, царившие в душе.

— Миша, не вздумай, я тебя прошу. Ты не знаешь, на что идешь, и просто рискуешь всем ради не пойми чего! — грозный крик доносился из кабинета Бориса Викторовича.

И видит Бог, если бы не имя моего отца, я бы в жизни не подошла даже близко к источнику звука и не стала бы вслушиваться. Но все случилось так, как случилось. Ни отмотать назад, ни переиначить.

Задержав дыхание, тихонько прижалась к стенке в ожидании дальнейшей реплики. Но слышала лишь шаги, разносящиеся тяжелым глухим стуком. Нервно огляделась, надеясь, что никто не заметил моего действия.

— Тебе плевать на себя? Ладно! Но у тебя есть семья, как ты мог об этом не подумать?! Тебе плевать, что она может пострадать? — мгновение тишины и оглушающий крик в продолжение. — Да как ты мог не подумать о единственной дочери, они же через нее будут давить на тебя! Ты непроходимый болван, который повелся на возможность помочь всем вокруг, кроме своей семьи! Тебе чужие люди дороже?

Моё сердце сейчас отбивало ритм, схожий на взмах крыльев колибри, мечущейся в замкнутом пространстве. Я не понимала, что означал этот разговор и как вообще теперь воспринимать все вокруг.

Страх холодными щупальцами душил. Мало ли, сколько в мире Миш может быть. Необязательно…

— Спасибо, что лишний раз напомнил. Если бы у меня была семья, я бы ею не рисковал. Никогда. Я бы никогда не ставил на кон свою дочь, и грыз бы землю зубами за людей, которых люблю, — глухой ответ причинил мне даже больше боли, чем Витя со своей изменой.

В сказанной фразе сквозило столько горечи, что можно было ощутить ее на языке. Что же происходит?

— Найми охрану, бессмертный. И если не себе, то хотя бы своим девочкам. Я сегодня привезу Аню сам, — грубый ответ больно резанул по моему сознанию. Речь все-таки об отце, хоть я и до последнего надеялась, что нет.

Пространство наполнилось звуками разбившегося стекла и отборного мата.

В следующий момент сердце остановилось от шока.

* * *

Sam Tinnesz — Play with fire

Не думала, что когда-то смогла бы испытать болевой шок. Даже не представляла себе такого. Однако последующий щелчок двери довольно резво доказал обратное и вернул к жизни, потому что очень сложно не вернуться к жизни, если тебя бьют дверью по лицу.

— Ауч, — все что мне удалось произнести прежде, чем я ощутила неприятную пульсацию в правой стороне лица. Это было чертовски больно и не получилось бы не заплакать. Хотя в тот момент не могла понять, плакала ли от боли, или от услышанного.

— Господи, Анечка, ты что?! Ты в порядке? — пожалуй, я была очень рада, что открылась дверь кабинета не Бориса Викторовича, а Андрея Андреевича, потому что тогда растеряла бы даже самые малые крохи своей уплывающей восвояси адекватности.

Боль оказалась жуткой, да и синяк мог остаться внушительный.

— Я в порядке…надо меньше ворон ловить и ходить подальше от дверей… — всхлипивая, держалась за ушибленное место.

— Милая, прости, пожалуйста. Идем в перевязочную, — мужчина потянул меня в противоположную сторону.

Но все закончилось достаточно быстро, потому что в разгар "веселья" вышел Борис Викторович. Хмурый и злой. И, пожалуй, теперь можно было бы приложиться о дверь самостоятельно, лишь бы не видеть этот горящий взгляд, не предвещающий ничего хорошего.

— Что здесь происходит? — он с ужасом глянул на меня и спешно подошел вплотную, подняв лицо на свет. Я поморщилась от ощущения натянутой кожи. — Что случилось? — хрипя, прошептал, внимательно осматривая каждый сантиметр уже расползающегося синяка и явной припухлости.

— Это моя вина, я слишком резко открыл дверь, а Аня шла мимо, случайно вышло. Ань, пойдем, надо лед приложить. Синяк же будет, — мужчина накрыл ладонями лицо, тяжело выдыхая.

— Андрей, свободен.

— Борь, я…

— Я сказал, свободен. Что из слова СВОБОДЕН ты не понял!? — он крикнул оглушающе громко, и я подскочила на месте, цепляя крупную фигуру локтем. — Почему я, блядь, должен повторять одно и тоже как чертов попугай!? — злобный взгляд вернулся ко мне и обжёг своей жёсткостью.

Не должен. Однозначно. Нет. Я бы с радостью пошла домой прямо сейчас, закрывшись в своей комнате в ожидании чуда, но мне пришлось бежать за Борисом Викторовичем, потому что он схватил меня мертвой хваткой и поволок в сторону перевязочной. Зайдя же внутрь, криком выгнал всех и усадил меня на кушетку, с ходу доставая лёд из морозилки.

Все происходило стремительно и в оглушающей тишине, никто из нас и не пытался первым ее нарушить. Мне было страшно даже дышать, чтобы не стать причиной взрыва, хотя в душе и понимала, что мужчина завелся ещё в кабинете за нерадужным разговором.

Все равно не покидало ощущение, будто бы именно я стала последней каплей в чаше терпения.

Прохладная ткань накрыла мою щеку и скулу, от чего я мгновенно почувствовала облегчение, граничащее с восторгом. Как же было больно! От холода стало намного легче.

— Болит?

— Не так, как в самом начале, — поскуливая себе под нос, сказала и перевела взгляд на мужчину. Пока он отвернулся, незаметно смахнула непрекращающиеся слезы.

— Он всегда открывает дверь с ноги, идиот, — в глазах бушевал ураган, который того гляди и меня сметёт со своего пути. Негодование, злость и волнение — адский коктейль. Мягко коснулся щеки, на что я мгновенно отреагировала болезненным вдохом.

— Надо просто быть внимательной…

Так мы и сидели. Я с приложенной ледяной тканью к щеке, и он, мягко удерживая эту ткань на моем лице и упрямо смотря мне в глаза, наблюдая за реакцией.

Мы были так близко друг к другу, что от нахлынувшего приятного запаха, исходившего от мужчины, мой разум опять превратился в вату. Боковым зрением заметила, что он придвинулся еще ближе, и теперь мы буквально дышали одним воздухом.

— Я отвезу тебя домой, Аня, — прохрипел в лицо, убирая уже нагревшийся компресс и невесомо смазывая возможный синяк специальным кремом. — Голова не кружится? Не тошнит? — момент разрушен, а я осталась на обломках в смешанных чувствах.

Отрицательно махнула. Моя голова была тяжелой явно не от удара.

— Следи за ручкой, — мужчина проверил мою реакцию и заставил прикоснуться к носу указательным пальцем.

Прошло ещё пару минут, прежде, чем он проговорил спокойным тоном, морщась, словно от боли:

— Ты совсем не бережешь себя.

"Береги меня" отчаянно хотелось шептать как молитву.

Несмело посмотрела ему в глаза и понуро выдохнула, переводя взгляд на зеркало, в чьем отражении видела заплаканную девочку и сильного мужчину, который по-своему сейчас о ней заботился.