class="p">– Ага, струсил, – засмеявшись, проговорил Юрий

Евдокимович, пожимая Нефедову руку, – это то, что, в

конце концов, вышло из вашего телевизора. Только вместо

программ у нас тот же единый банк информации и ты

можешь составлять себе любую программу. Эта штука

называется УП, то есть универсальный прибор, потому что

у него еще масса и других функций.

Он протянул Нефедову блестящий брусок без всяких

кнопочек.

– Собственно, все это как раз относится к теме нашей

предстоящей экскурсии, – сказал Юрий Евдокимович, –

сегодня я хочу показать тебе один из филиалов банка

58

памяти, как раз тот, что ориентирован на институт

восстановления.

– А что это было? Что такое ты смотрел? – спросил

Нефедов, еще не отойдя от такой прямо-таки невозможной

реальности исчезнувшей картины.

– Это я на себя самого себя молодого хотел взглянуть.

Это был один из последних вооруженных конфликтов на

планете, в котором я умудрился поучаствовать в качестве

сержанта. В этом бою меня, можно сказать, убили. Я был в

таком состоянии, что тогдашняя наука была бессильна. Они

просто заморозили меня и подняли только через пятьдесят

лет. Так что, к сожалению, не все годы своей жизни я жил.

В каком-то смысле, я и сам был подопытным… Так потом и

пошел в этом направлении… А ты ведь еще не завтракал.

Сейчас я закажу…

– А ребята где? – спросил Нефедов, заметив, что

Виктора и Толика уже нет в комнате.

– Пошли искупаться и переодеться. Они живут

поблизости. Позавтракают и за работу.

– А давайте позавтракаем вместе, – предложил Нефедов,

– я сейчас тоже в душ, а ты забирай продукты, зови ребят и

ко мне на кухню.

– Ну что ж, идет! – с удовольствием согласился Юрий

Евдокимович.

Когда минут через десять Нефедов появился на кухне,

Толик, Виктор и Юрий Евдокимович уже расположились

там на кухонных табуретках. Обе створки окна были

распахнуты, так что завтрак предстоял на свежем воздухе.

И вся эта свежесть как бы продолжалась в свежести и

здоровье одинаково молодых, жизнерадостных мужчин.

Юрий Евдокимович был в желтой рубашке. Толик и

Виктор тоже были в светлом и выглядели очень элегантно.

Нефедов, надев после душа белую рубашку с узким черным

галстуком, попал в общий стиль. На плите уже закипал

чайник. На столе были масло, сыр, сливки. Посредине

59

стола стояло что-то накинутое белым полотенцем, но в

кухне разносился такой знакомый, родной запах, от

которого закружилась голова, и в котором нельзя было

ошибиться.

– Это тебе сюрприз от Толика, – торопливо проговорил

Юрий Евдокимович, опасаясь, что Нефедов угадает

быстрее, чем это будет представлено.

– Каравай горячего хлеба! – сразу выпалил Нефедов.

– Ну-у, вот, – с наигранным разочарованием протянул

Толик. – Удиви его…

Он снял полотенце. Круглый каравай поджаристого

деревенского хлеба дохнул забытым теплом русской печи.

Но и это еще не все. Рядом стояла двухлитровая (кажется,

даже на вид теплая) банка парного молока. Нефедов не

удержался, потрогал ладонью и банку, и каравай. Детство,

все детство всколыхнулось в Василии Семеновиче.

– Толик уверял, что ты будешь в восторге, – сказал

Юрий Евдокимович.

– Еще бы! Давайте-ка, я вам молочка налью.

– Ну, уж, нет, – отказался старший восстановитель, – мы

все равно не поймем этого удовольствия, завари-ка нам

лучше свой чай.

Нефедов начал споласкивать заварник.

– Вы как хотите, – сказал Толик, – пейте свой чай, а я

поддержу Василия Семеновича.

Он взял ножик и, еле удерживая в руках горячий

шероховатый каравай, начал резать его, осыпая мелкие,

хрустящие крошки.

– А ведь это даже интересно, – сказал Виктор, с

любопытством рассматривая хромированную вилку, – мы

постоянно работаем над восстановлением всего этого, а

просто так по-житейски попользоваться какой-нибудь

вещью и в голову не приходит.

– Как же вы без этого можете понять человека другого

времени? – заметил Нефедов.

60

– Верно, – согласился Юрий Евдокимович, – понять

трудно. Но восстановление не в понимании. Если бы мы

восстанавливали тебя в соответствии со своим

пониманием, то твое «я» никогда бы не воскресло.

Воскрешать нужно математически точно. Человек для нас

– это формулы и последовательность длинного столбика

многозначных чисел. Природой каждому определено лишь

его индивидуальное, генетическое место, и все эти

возможные человеческие, варианты четко зафиксированы.

Так что, если абсолютно точно создать конкретную

биологическую ситуацию (то есть, одного конкретного

человека), то в это гнездо непременно влетит именно та

душа, именно то «я», которое единственно подходит. Не

прими нас за циников, но, увы, без расчетов человека не

получается.

– А если воскресить меня еще один раз? Какое «я» будет

у двойника?

– Никакого. Твой двойник просто не оживет или не

будет полноценным, потому, что твоя душа уже, можно

сказать, занята, уже использована тобой.

Пока заваривался чай для Виктора и Юрия

Евдокимовича, Нефедов с Толиком принялись за хлеб с

молоком: терпения у хозяина не хватало.

– А что, вкусно, – оценил Толик, – а Василий

Семенович так и вовсе заурчит сейчас от удовольствия.

– Ты еще маслом, маслом намажь, – подсказал Нефедов,

– язык проглотишь.

Самому ему пришлось оторваться, чтобы налить чаю

остальным.

– Слушайте, ребята, а чего вы со мной возитесь? –

пошутил он, охваченный особенной симпатией к ним. –

Опыт воскрешения удался и что я вам теперь, а?

Толик в это время на удивление неумело намазывал

масло на кусок горячего хлеба: масло плавало по ломтю и

капало на стол.

61

– А что, граждане, ведь Василий Семенович прав, – со

значением проговорил он, приняв чересчур серьезное, не

очень естественное для него, выражение, – давайте бросим

его.

– Давайте, – согласился Юрий Евдокимович, – вот

напьемся чаю и пошлем его к чертовой бабушке…

Нефедов на мгновение растерялся, и они прыснули со

смеху. Виктор, к тому же, захлебнулся чаем и потом долго

со слезами откашливался.

– Ну, вас, с вашими шуточками…

Но смеялись не от шуточек, которые и не были столь

остроумны, а от хорошего настроения, от особого теплого

расположения друг к другу. Потом, просмеявшись,

напротив, некоторое время молча и осторожно

прихлебывали горячий чай.

– Знаете, ребята, – заговорил Нефедов, зараженный этой

молчаливой и оттого еще более дружеской атмосферой,

надеясь, что его растроганно заблестевшие глаза, отнесут

на счет горячего чая, – я не могу освободиться от

ощущения нереальности. Лишь отвернусь от окна, как мне

начинает казаться, будто я в своем времени, а вы просто

знакомые или друзья, зашедшие на чашку чая. Мне даже

легче поверить в более фантастическую ситуацию, в то, что

это я в своем времени, а вы – пришельцы из будущего у

меня