Чтобы насолить мужьям и избавиться от их общества, я сталапоклонницей культа Изиды и получила доступ в ее храм, где и проводила огромноеколичество времени с другими интересными женщинами, некоторые из которых непризнавали никаких ограничений и вели намного более бурную жизнь, чем я. Меняпривлекали шлюхи. Я видела в них блестящих, свободных женщин, взявших барьер,который мне, любящей дочери своего отца, не преодолеть никогда.

Я стала в храме завсегдатаем. Наконец во время одной изтайных церемоний я была посвящена и начала принимать участие в каждой процессииИзиды, устраиваемой в Риме.

Мужьям моим это пришлось не по нраву. Может быть, поэтому,вернувшись в отцовский дом, я отказалась от поклонения культу. Наверное, этобыло к лучшему. Но мои решения не могли изменить предначертания судьбы.

Изида была богиней другого мира – египетского, и старыеримляне относились к ней с не меньшим подозрением, чем к ужасной Кибеле,Великой Матери с далекого Востока, заставлявшей своих приверженцев-мужчинподвергать себя кастрации. В городе появилось множество восточных культов, иконсервативное население находило их ужасными.

Эти культы основывались не на рассудке, а на экстазе иэйфории. Они предлагали полное перерождение через понимание.

Для этого типичный римский консерватор был слишкомпрактичен. Если к пятилетнему возрасту ты не усвоил, что боги – существавыдуманные, а мифы сочинили люди, можешь считать себя беспросветным глупцом.

Но в сравнении с жестокой Кибелой Изида обладала весьмапримечательным отличием Изида была любящей Матерью и богиней, Изида прощаласвоим почитательницам все, Изида появилась еще до создания мира. Изида былащедро наделена терпением и мудростью.

Поэтому в ее храме могли молиться даже самые опустившиесяженщины. Поэтому там никогда никому не отказывали.

Как святая Дева Мария, ныне известная и Западу, и Востоку,царица Изида зачала свое божественное дитя божественным способом. Силой своеговолшебства она извлекла живое семя из мертвого и кастрированного Озириса. Еечасто изображали на картинах или запечатлевали в скульптуре с божественнымсыном Гором на коленях. Ее невинная грудь была обнажена, чтобы вскормитьмолодого бога.

А Озирис правил страной мертвых, навеки потеряв свой фаллосв водах реки Нил. И каждый год, когда Нил выходил из берегов, он изливалживительную сперму, удобрявшую удивительные египетские поля.

В храме исполняли божественную музыку. Мы играли на систре,своеобразной маленькой металлической лире, а также на флейтах и бубнах. Мытанцевали и пели хором. Стихи, воспевавшие Изиду, были утонченными ивосторженными. Изида считалась царицей Навигации, равно как позже святую ДевуМарию станут называть «Царица Наша, Путеводная Звезда».

Каждый год, когда статую Изиды несли к морскому берегу,собиралась столь пышная процессия, что весь Рим высыпал на улицу посмотреть наегипетских богов с головами животных, на изобилие цветов и на само воплощениецарицы-Матери. В воздухе звенели гимны. Жрецы и жрицы вышагивали в белыхльняных одеяниях. Само же изваяние из мрамора, облаченное в царственноегреческое платье и причесанное по-гречески, плыло над головами собравшихся,держа в руках священный систр. Такой была моя Изида. После последнего развода яотошла от нее. Моему отцу культ не нравился, а сама я достаточно имнасладилась. Став свободной женщиной, я больше не увлекалась проститутками. Мнебыло бесконечно лучше, чем им. Я содержала отцовский дом, а отец, несмотря начерные волосы и удивительно острое зрение, был уже достаточно стар, чтобыимператор оставил меня в покое.

Не могу сказать, что я вспоминала Мариуса или думала о нем.Никто больше о нем не упоминал. Никакая сила на земле не могла встать междумной и моим отцом.

Всем моим братьям сопутствовала удача. Они выгодно женились,завели детей и вернулись домой с жестоких войн, где сражались, защищая границыИмперии. Мой самый младший брат, Люций, мне не особенно нравился – он вечнонервничал и пристрастился к выпивке, а также к азартным играм, что оченьраздражало его жену.

Ее я любила, как любила жен всех братьев и племянниц сплемянниками. Мне нравилось видеть, как стайки детей с благословения тети Лидииносятся по комнатам, – дома им это не разрешалось.

Старший из моих братьев, Антоний, обладал задатками великогочеловека, стать которым ему не позволила судьба. Но он был вполне готов к такойроли – прекрасно образованный, мудрый и закаленный воин.

В моем присутствии Антоний лишь однажды совершил глупость,когда как-то очень недвусмысленно заявил, что Ливия, жена Августа, отравиласупруга, чтобы возвести на трон своего сына Тиберия.

Отец, кроме меня, единственный слушатель, строго сказал ему:

«Антоний, никогда больше так не говори! Ни здесь, ни в любомдругом месте. – Отец встал и неожиданно для себя самого изложил сутьнашего с ним жизненного стиля: – Держись подальше от дворца императора, держисьподальше от семьи императора, будь в первых рядах на состязаниях и обязательнов сенате, но не ввязывайся в их ссоры и интриги!»

Антоний очень рассердился, но его гнев не имел отношения котцу.

«Я сказал об этом только тем, кому могу доверять, –тебе и Лидии. Мне противно обедать с женщиной, отравившей своего мужа. Августдолжен был восстановить Республику. Он знал, что его ждет смерть».

«Да, и знал при этом, что Республику восстановить нельзя.Эта задача невыполнима. Империя разрослась до Британии на севере, вышла запределы Парфянского царства на востоке; она охватывает Северную Африку. Еслихочешь быть хорошим римлянином, Антоний, то встань и выскажись начистоту всенате. Тиберий это приветствует».

«Ох, отец, как жестоко ты заблуждаешься», – возразилАнтоний.

Отец положил конец спору.

Но мы с ним жили именно по тем правилам, о которых онговорил.

Тиберий не пользовался популярностью среди шумной римскойтолпы: слишком стар, слишком сух, лишен чувства юмора и к тому же пуританин итиран одновременно.

Но одно достоинство его извиняло. Помимо своей всевозрастающей любви к философии и познаний в ней он был очень хорошим солдатом.Самое важное качество, необходимое для императора.

Армия его высоко почитала.

Он увеличил вокруг дворца число преторианских когорт, а дляуправления нанял человека по имени Сеян. Но он не стал вводить в Рим легионы иговорил чертовски хорошие слова о личных правах и свободе, если, конечно, вамудавалось не заснуть под его речи и услышать эти слова. Мне он казался ужаснымзанудой.

Сенат сходил с ума от нетерпения, когда он отказывалсяпринимать решения. Сами они не желали что-либо решать. Но все выгляделоотносительно безопасным.