«Во имя богов, что происходит? – спросила я. – Гдевсе?»

«Ушли, – ответил он. – Я освободил рабов и послалих собрать вещи. Я ждал тебя. Ты должна немедленно уходить!»

«Только с тобой!»

«Ты не ослушаешься меня, Лидия! – Никогда я не виделана его лице столь умоляющего выражения, но он по-прежнему был исполнендостоинства. – За домом стоит повозка, она отвезет тебя на побережье, аодин купец-еврей, друг, которому я больше всего доверяю, вывезет тебя морем изИталии! Я хочу, чтобы ты уехала! Твои деньги, одежда и все необходимое ужепогрузили на судно. Этим людям я доверяю. Тем не менее возьми этоткинжал. – Он взял со стола кинжал и отдал его мне. – Ты достаточнонаблюдала за своими братьями, чтобы уметь им пользоваться, – добавилон. – И еще… – Он протянул руку и взял какой-то мешок. – Этозолото – валюта, которая ценится во всем мире. Бери и уходи».

Я всегда носила с собой кинжал, он был закреплен в перевязивозле локтя, но сейчас не время было шокировать его этим, так что я положилакинжал в кушак и взяла кошель.

«Отец, я не боюсь оставаться с тобой! Кто на нас нападает?Отец, ты же римский сенатор! В каком бы преступлении тебя ни обвинили, твоюсудьбу полагается решать суду сената».

«Драгоценная моя сообразительная дочка! Ты что, думаешь, чтоэтот злодей Сеян со своими делаториями выступает с обвинениями в открытую? Егоспекулаторы уже успели застать врасплох твоих братьев, их жен и детей. Это рабыАнтония. Прежде чем умереть, он успел послать их ко мне с предупреждением огрозящей опасности. Он видел, как его сына пригвоздили к стене. Лидия, уходи».

Конечно, мне было известно о римском обычае убивать всюсемью осужденного. Это даже соответствовало закону. И в подобных случаях, едвалишь появлялись слухи о том, что кто-то впал в немилость у императора, любойвраг мог опередить убийц».

«Ты поедешь со мной, – сказала я. – Зачем тебеоставаться?»

«Я умру римлянином, в собственном доме. А теперь уходи, еслиты меня любишь, моя поэтесса, моя певица, моя мыслительница. Моя Лидия! Уходи.Непослушания я не потерплю. Я потратил последний час своей жизни на то, чтобы договоритьсяо твоем спасении! Поцелуй меня и подчинись».

Я подбежала к нему, поцеловала его в губы, и рабы немедленновывели меня через сад.

Я своего отца знала. Нельзя было взбунтоваться, раз делокасалось его последнего желания. Я была уверена, что, прежде чем спекулаториивломятся в дверь, отец по старому римскому обычаю, вероятнее всего, покончит ссобой.

Когда я дошла до ворот и заметила купцов-евреев с повозкой,я не смогла уйти. Вот что я увидела.

Мой отец вспорол себе запястья и кругами ходил вокругдомашнего очага, а кровь лилась прямо на пол. Он буквально располосовал себеруки. С каждым шагом он все больше белел. Выражение его глаз в тот момент ясмогла понять только позднее.

Раздался громкий треск. Входную дверь искромсали в клочья.Отец застыл на месте. К нему направились два преторианца. Один из нихнасмешливо заметил:

«Что же ты себя не прикончишь, Максим, и не избавишь нас отзабот? Давай же!»

«Вы гордитесь собой? – сказал отец. – Трусы. Вамнравится убивать целые семьи? Сколько вы получаете денег? Вы когда-нибудьсражались в настоящей битве? Ну так умрите же вместе со мной!»

Повернувшись к ним спиной, он принялся размахивать мечом икинжалом, а когда они подошли ближе, сделал неожиданный выпад и сразил обоих.Он нанес им несколько ударов.

Отец пошатнулся, как будто вот-вот упадет в обморок. Онпобелел. Кровь все лилась и лилась на пол. Глаза закатились.

У меня зрели безумные планы. Мы должны усадить его вповозку. Но такой гордый римлянин, как мой отец, никогда бы не подчинился.

Внезапно евреи – молодой и пожилой – схватили меня за руки ипотащили прочь от дома.

«Я поклялся, что спасу вас, – сказал старик. – Ивы не заставите меня солгать старому другу».

«Отпустите меня, – прошептала я. – Позвольтеостаться с ним до конца!»

Оттолкнув смущенных мужчин, я повернулась и издалека увиделау очага тело моего отца. Он покончил с собой собственным кинжалом.

Меня поспешно втолкнули в повозку, я закрыла глаза и зажаларуками рот. Когда повозка начала медленно спускаться с Палатинского холма поизвилистой дороге, я покачнулась и рухнула на мягкие подушки и свертки тканей.

Солдаты закричали, чтобы мы, черт побери, убирались из-подног.

«Я совсем глух, господин, что вы сказали?» – переспросилпожилой еврей.

Это отлично подействовало. Они проскакали мимо.

Еврей точно знал, что делать. Пока мимо нас неслись толпывсадников, мы сохраняли медленный темп.

Потом молодой человек залез в повозку сзади.

«Меня зовут Иаков, – сказал он. – Вот, наденьтеэти белые накидки. В них вы будете похожи на женщину Востока. Если у ворот вамначнут задавать вопросы, опустите покрывало и притворитесь, что не понимаете».

Мы миновали ворота Рима с потрясающей легкостью. Все, что яслышала, это:

«Привет, Давид и Иаков, удачно съездили?»

Мне помогли взойти на борт ничем не примечательного большоготоргового судна с парусами и гребцами-рабами, а потом провели в небольшоепомещение с голыми деревянными стенами.

«Вот все, что у нас для вас нашлось, – сказалИаков. – Но мы уже отплываем».

У него были длинные, волнистые коричневые волосы и борода.Полосатые одежды спускались до земли.

«В темноте? – спросила я. – Отплываем в темноте?»

Это было необычно.

Тем временем гребцы опустили на воду весла, судно, выруливна верный курс, двинулось в южном направлении, и я отчетливо видела все, чтопроисходит.

Прекрасное юго-западное побережье Италии отлично освещалосьсотнями огней на роскошных виллах. На скалах стояли маяки.

«Мы больше никогда не увидим Республику, – усталосказал Иаков, словно и сам он был римским гражданином, хотя, думаю, он таковыми являлся. – Но последнее желание вашего отца исполнено. Теперь мы вбезопасности».

Ко мне подошел старик и представился Давидом.

Старик красноречиво извинился, что здесь нет служанокженского пола. Я – единственная женщина на борту.

«О, прошу вас, выбросите эти мысли из головы! Почему высогласились пойти на такой риск?»