Купец, несмотря на доставшуюся от предков дурацкую фамилию,болваном отнюдь не был и в дореволюционные времена держал в кулаке Шантарск,как ныне Фрол – причем, в отличие от Фрола, совершенно легально, то купая вшампанском заезжих певичек, то меценатствуя весьма осмысленно и с большой длягорожан пользой. И, не исключено, обладал кое-какими экстрасенсорнымиспособностями, о каких в Сибири издавно принято выражаться: «Знал он что-тотакое, ли чо ли…» Уже в июле семнадцатого, несмотря на разгул демократии, аможет, именно тому и благодаря, Булдыгин, по воспоминаниям допрошенныхкраеведами к пятидесятилетию Превеликого Октября старожилов, «чего-тозаскучал», а в начале августа распродал все свои рудники и фабрики, лавки, домаи пароход (причем вовсе не торгуясь), выгреб наличность из банка, забрал своизнаменитейшие коллекции, чад и домочадцев – и канул в небытие, чтобы потомобнаружиться в красивом и шумном городе Сан-Франциско, малость подпорченномнедавним землетрясением, где его былые американские компаньоны по торговлепушниной и добыче золотишка быстренько оформили всей этой ораве гражданствоСеверо-Американских Соединенных Штатов (что в те времена сделать было не впример легче).

Вообще-то булдыгинских домов изначально было три. Один,самый большой, разломал самовольно и дочиста еще в двадцатом году комиссарНестор Каландаришвили. Человек он был приезжий, и его горячая кавказская душапленилась-таки побасенками о спрятанных купеческих сокровищах. Сокровищ ненашлось никаких, и обиженный чекист Круминьш, положивший было глаз на уютныйособняк, где собирался устроить пыточную штаб-квартиру своего ведомства,настучал на комиссара в Москву, приписав пылкому Нестору всевозможныеизвращения, как политические, так и половые. Каландаришвили загнали в Якутиюутверждать там советскую власть. Якуты, народ с белогвардейскими замашками,комиссара быстренько ухлопали (что их от советской власти все же не уберегло,хотя отдельно белопартизаны в Якутии и продержались аж до сорокового года – историческийфакт).

Второй дом к столетию Ильича велел разломать первыйсекретарь обкома тов. Федянко, люто ненавидевший всякую дореволюционнуюархитектуру (кроме связанной с именем Ильича, ее-то из партийной дисциплиныприходилось оберегать). Он разломал бы и третий особняк, но там в семидесятомобитал областной КГБ и выселяться не желал.

К девяносто первому году КГБ давно уехал в дом современнойпостройки, тов. Федянко всплыл в Москве помощником Бурбулиса, а в Шантарскеобъявился подданный США Джон Булдер (булдыгинский внук), с целой кипойюридически безупречных документов на последнее уцелевшее фамильное гнездо – и,заплатив не столь уж устрашающую сумму в зеленой капусте, стал владельцемдедовской недвижимости. А уж у него особняк перекупил Кузьмич.

Дом, после отъезда оттуда КГБ поделенный меж мелкимиконторами, всевозможными собесами и обществами книголюбов, пришел к девяностопервому в убожество. Конечно, при бардаке и демократической шизофрениидевяносто первого возможны были самые невероятные негоции. И все равно Данилкрепко подозревал, что официальная версия событий, как водится, реальности несоответствовала. Что-то там да крылось. Либо внук, хоть и настоящий, с самогоначала послужил Кузьмичу подставой за хорошие комиссионные, либо Кузьмич ужездесь взял его на крючок и обеспечил некую синицу в руках. Как бы там ни было,внук отбыл восвояси (хотя отцы города пытались в нагрузку всучить ему идедовский пивзавод, с тех самых пор ни разу не реконструировавшийся), а особнякфантастически быстро обрел божеский вид и украсился синей вывеской с золотойэмблемой «Интеркрайта» – конь с солнцем на спине.

Здесь, конечно, располагалась только самая головка, нечтовроде генерального штаба. Кузьмич контролировал самые разнообразные фирмы,которые чисто физически было бы невозможно собрать под одной крышей –леспромхозы, деревообрабатывающие комбинаты, птицефабрику, так называемый«радиозавод», банк «Шантарский кредит», три торговых дома, транспортную фирму,турфирму, старательские артели. Ну, а «заимки» словно бы не существовало вприроде…

Данил поставил машину на огороженную стоянку рядом смаленьким жемчужно-серым «БМВ» Жанны, аккуратненьким, как игрушечка. Ближайшаятелекамера, присобаченная меж первым и вторым этажами, уже бдительно пялилась вего сторону, он взял с сиденья конверт, сделал ручкой в объектив и направился кдвери. Дверь, понятно, была бронированная, но весьма убедительнозамаскированная под старинную дубовую – фирма давно избавилась от детскихболезней, в том числе и вульгарности первых лет. Что подтверждалось и обликомвестибюля – там за квадратной полированной стойкой сидел не амбал в пошлойкожанке, а элегантный молодой человек при галстуке. За его спиной – распахнутаядверь в караулку, и видно было, что там сидят еще двое в столь жебезукоризненных костюмах (понятно, возникни такая нужда, эти орелики успешновыступали бы и в адидасовско-кожаном обличье, но это уж зависит от ситуации ивводных).

– Происшествий нет, – «пятый» встал и чуть склонилголову. – Иван Кузьмич о вас три раза спрашивал.

– А я – вот он… – проворчал Данил, кивнулохранникам в караулке и пошел на второй этаж.

Попадавшиеся на дороге здоровались, как всегда – спокойно ивежливо. Ни тени нервозности, ни единого встревоженного или обеспокоенноговзгляда. И он понял, что о Вадиме еще не знают. Следовательно, не подозревает ослучившемся и Кузьмич. Значит, милиции здесь еще не было, а это несколькостранно, пора бы им и нагрянуть с деликатной беседой…

Распахнул дверь вычислительного центра, молча кивнул Ольге.Она улыбнулась, быстро встала, выпорхнула в коридор. Оправила белый халат,тряхнула темными волосами:

– Ты куда улетучился ранней порой? Из собственнойквартиры так исчезать – это уже пошлость…

– А ты что, ничего не слышала?

– Что, стреляли? – фыркнула она.

– Из базуки, – он улыбнулся вполнебезмятежно. – Да пустяки, приехал Равиль и сдернул с подушки, были дела натоварном дворе… Тебе привет от Светки Глаголевой. Я к ним на фирму заезжал.

– Вадим, часом, не у нее похмеляется? Что-то запропал,ищут его…

– Когда это он похмелялся? – пожал плечамиДанил. – Должно быть, форс-мажор какой нарисовался… – Он подал ейконверт. – Вот что, золотце, просмотри-ка бегло эти дискетки, скажешьпотом, что на них нарисовано, а я бегу к Кузьмичу…

В приемной, обставленной трудами братской словенской фирмы,одиноко сидел крепыш в широченных полосатых брюках и черной кожанке. Здесьтакой экземпляр, Данил смекнул моментально, мог оказаться в одном-единственномкачестве – охранника пребывавшего в кабинете Кузьмича визитера. Захожийбодигард старательно нажевывал резинку и поливал Жанну восхищенно-вожделеющимивзглядами, что она великолепнейшим образом игнорировала. От нее веяло ледянымхолодом и недоступностью, как от Эльбруса. Вряд ли пацан знал слово «светский»,но Жанна определенно подавляла его утонченно-доскональным обликом светскойдамы, и строить словесный мостик он вряд ли успел осмелиться.