Снег густо облепил внешнюю сторону крыши. Даже чахлые деревца, растущие из жёлоба, покрыты снегом. Я перекидываю ногу через переднюю часть крыши, чтобы добраться до безопасного жёлоба посередине. В конце водостока среди кружащегося снега возвышается соседская труба. Я много раз залезал на неё, и хотя все выступы обледенели, мне хватает минуты, чтобы добежать по крышам до площади. Оттуда я соскальзываю на землю, пробегаю мимо «Бофора», потом по гравию и забираюсь на крыши больших домов на восточной стороне. Я мог бы пройти по земле, но сверху вид намного лучше.

Снег уже успел намести вокруг труб, так что крыши выглядят неровными – они наполовину голые и наполовину покрыты белым одеялом. Я выпрямляюсь во весь рост и заглядываю за парапет. Сквозь снег замечаю улицу внизу, но все очертания нечёткие, как будто я вижу землю или себя во сне.

– Атан! – Рядом со мной возникает Тод. Он перелезает через крышу над крыльцом и кладёт подбородок на покрытый черепицей конёк.

– Смотри! – говорю я и вытаскиваю из кармана сферу.

– Что это такое?

– Думаю, это его чертежи, но я не могу её открыть.

Тод внимательно смотрит на сферу. В свете луны и мерцании снега я отчётливо вижу его лицо. Оно всё чёрно-белое, но хорошо освещено.

– Где ты её нашёл? Я всё там осмотрел.

– Она была в тайнике мистера Чэня.

– Да ладно! – Тод выхватывает у меня сферу и принимается её крутить и вертеть. – Ну же! Вряд ли это так трудно. Не бывает ничего слишком трудного.

Он продолжает поворачивать сферу. Его пальцы ощупывают мозаику, и луны сияют на фоне белого снега. Внезапно меня озаряет.

– Нажми-ка на эти белые части, а я её поверну.

Раздаётся лёгкий звон. Сфера раскрывается, как цветок.

– Вот это да! – Тод смотрит на меня.

Я засовываю пальцы внутрь сферы, почти ожидая, что меня схватит какое-нибудь изобретение мистера Чэня, спрятанное в темноте, но вместо этого слышу шорох бумаги. Я принимаюсь тянуть, и из сферы медленно появляется сложенный листок.

На мою руку падает одинокая снежинка.

– Разверни, – говорит Тод и накрывает нас курткой.

Бумага толстая. Она свёрнута в три раза, и я разворачиваю её. Лист такой большой, что нам приходится держать его вдвоём. Но в темноте я не вижу ничего, кроме большого треугольника с чернильными отметками.

– Это и есть чертежи? – шёпотом спрашивает Тод.

– Думаю, да, – отвечаю я.

Мы смотрим на них в свете луны, отражённом от снега.

– Я ничего не понимаю, – говорит Тод.

– А я, кажется, понимаю.

Тод заглядывает мне через плечо. Я провожу пальцами по линиям, пытаясь понять, как соединяются части, и тут слышу, как внизу опускается оконная рама.

Мы застываем на месте.

– Вы снова здесь? – раздаётся мужской голос.

Тот же самый человек, который пару дней назад схватил Тода за шею.

Тод медленно встаёт, случайно задевает трубу, и снежный ком соскальзывает с крыши и падает на улицу.

– Нечего притворяться, будто вас там нет, – продолжает голос.

Я приподнимаюсь, держась рукой за скат крыши.

– Мальчик, ты же поклялся жизнью своей сестры, не забывай. – Оконная рама с грохотом опускается, сотрясая весь дом и осыпая нас хлопьями снега.

– У него совсем нет чувства юмора, – замечает Тод, засовывая комок снега мне за воротник. Он поворачивается и бежит обратно мимо дома.

– Тод! Не вздумай… – кричу я, засовываю сферу и чертёж в карман и несусь следом за ним по замёрзшей слякоти на площади, а потом вверх по водосточной трубе высотой больше пяти этажей, пока снова не замечаю его в вихре снега, и внезапно всё вокруг становится ясным и чётким.

Я перелезаю через парапет. Я вспотел под курткой, но пальцы по-прежнему ледяные. Лунный свет падает на заснеженную черепицу, высвечивая мягкие очертания коньков крыш. Мир выглядит почти совершенным, чёрно-белым, без мёртвых листьев и мёртвых чаек. У наших ног клубится туман, а наверху чёрное небо мерцает миллионами звёзд, и воздух искрится от мороза. Грядут холода.

Тод соскальзывает с крыши и ложится на спину прямо на снег.

– Здорово! – говорит он. – Твоя бабуля уверяет, что на морозе звёзды блестят сильнее, чтобы указать путь ангелам, когда они спустятся забрать людей, умерших от холода в канаве.

– Чушь! – отвечаю я.

Я ложусь рядом с ним, засовываю руку в карман и нащупываю тяжёлый деревянный шар и хрустящий листок бумаги.

Мы сидим молча. Наконец я рассказываю Тоду о человеке с аукциона, о том, как я встретил его в пабе, и о его угрозах.

Мы снова ложимся, глядим на небо и молча думаем.

– Думаешь, это он его убил?

– Не знаю, – отвечаю я. – Возможно, он всего лишь прохвост, но он очень жуткий, Тод. А меня не так-то легко напугать.

Тод на минуту задумывается.

– Если он такой опасный, как ты говоришь, почему бы тебе не отдать ему то, что он хочет?

– Ты это серьёзно? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Тод после некоторого размышления.

– Вот именно.

– Ты мог бы сжечь чертежи, – продолжает Тод. – Уничтожить всё, что оставил мистер Чэнь. Тогда он не сможет до них добраться. Пусть тогда какой-нибудь другой чудак попробует их найти.

– Но они обещали приз, Тод, – напоминаю я. – Какой-то лорд предложил десять тысяч гиней тому, кто сможет полететь.

– Господи, Атан! Ты действительно хочешь попробовать? – Тод перекатывается на живот, так что я вижу лишь его вихрастую голову.

– Не я, а мы, Тод! – Мы оба смотрим, как луну из крошечного облачка засыпают снежинки. – Мы можем победить. Мистер Чэнь знал, что бамбук лёгкий, как полые кости в птичьих крыльях. Он знал, что шёлк прочный и тонкий. Не думаю, чтобы кто-то ещё до этого додумался.

– Хочешь сказать, что машины других слишком тяжёлые?

– Так думал мистер Чэнь, – отвечаю я и сажусь.

– Неплохая идея. Я – за, – говорит Тод, вытягивая ноги и размахивая руками, так что на снегу появляются очертания ангела.

Я хватаю его за ноги, и он пытается поймать меня за руку. Я отскакиваю в сторону, и мы перебегаем к соседнему дому. Потом мы пускаемся бежать, перепрыгивая через брусья между домами, приземляясь на шиферных скатах, перелетая через пару ступенек на следующую крышу, прыгая и хохоча, вытягивая руки вперёд. Мы почти летим над домами. Мчимся над головами людей, спящих в дюймах от нас.

Словно птицы.