– Я за ним! – крикнул Ригномеру Избранный Ученик.Бойцовый Петух, занятый очередным поспешным взведением тетивы самострела, лишьсогласно кивнул.

В этих местах ограждающий хребет Алайдора, тот, что былпрорезан несколькими Воротами, выдавался на само плоскогорье длиннымикаменистыми гривами в сплошных осыпях и оврагах. За одной из таких грив искрылся подраненный бык. Хономер, охваченный благородной охотничьей страстью,со всех ног устремился за ним. Бесформенный меховой балахон мешал ему: путалсяв коленях и к тому же был слишком толст и тяжёл. Жрец прямо на ходу скинул егона камни и побежал дальше в одной шерстяной рубашке и таких же штанах,заправленных в сапоги. Вот теперь было как раз. Он ещё подумал о том, как быумудриться обойти быка и хоть криком, хоть стрелами направить его назад,поближе к лошадям и кромешнику, оставшемуся их сторожить. Если погоня окажетсядолгой и заведёт его далеко, ещё надо будет успеть к туше с вьючными муламипрежде, чем до мяса доберётся прожорливое зверьё!..

К немалой досаде Избранного Ученика, бык оказался ранендалеко не так сильно, как ему показалось вначале. Животное перевалило гриву искрылось за ней, а когда на гребень выбрался изрядно запыхавшийся охотник,бурый силуэт маячил уже на следующей гриве, на самом верху. Хономер на какой-томиг даже усомнился, тот ли бык там стоял или, может, какой-то другой. Но нет,зверь сердито тряс рогами и лохматым хвостом – и прихрамывал на правую заднююногу, а на снегу ниже по склону виднелись явственные отметины крови. Горныйвоздух обладал хрустальной прозрачностью. Хономеру показалось, будто он дажеразличил короткое древко своей стрелы, торчавшее из ляжки быка.

Самец между тем заметил своего мучителя. Он хриплопротрубил, закинув голову к низким облакам, висевшим, казалось, лишь чуть нижекончиков его рогов. И стал обманчиво неторопливо спускаться по противоположномусклону, быстро пропадая из глаз.

Что делает с человеком охотничий азарт и в особенности видуходящей добычи!.. Воздержанный жрец Близнецов вполне по-язычески вслух помянултрёхгранный кремень Туннворна и даже Хёгговы волосатые шульни, чего с ним ужемного-много лет не случалось, – и, ничуть не озаботившись укорить себя завырвавшиеся слова, запрыгал вниз по мокрым и скользким от тающего снега камням.Камни ворочались под ногами, Хономер оступался и падал, но поднимался и упорнопродолжал путь, заботясь только о том, чтобы не повредить самострел и нерастерять болты. Если глаза не подвели его, бык хромал заметно сильнее, чем наполяне. И крови, пятнавшей следы, было более чем достаточно. Скоро он ослабеет.

Достигнув дна распадка, Хономер без промедления снова полезвверх, старательно забирая правее, ближе к порубежному хребту Алайдора. Этоозначало лишнюю трату времени и усилий – но в том ли беда? Если ему повезёт, онсумеет повернуть недобитка и даже выгнать его на равнину, на относительно открытоеместо. И уж там либо сам дострелит его, либо выведет прямиком на самострелРигномера…

Между тем ноги начали жаловаться и болеть от натуги, далеконе запредельной для Хономера, дыхания не хватало. Это брала своё высота,делавшая воздух слишком скудным для непривычного жителя равнин. Хономер был вгорах далеко не новичком, но природной приспособленностью урождённого горца всёже не обладал, и это сказывалось. К тому же невероятная чистота этого самоговоздуха снова обманула его, сколько раз он ходил в горы, столько же ипопадался, особенно в пылу охоты, как нынче: никак не мог правильно оценитьрасстояние. Кажется – рукой подать, а двинешься в путь – семь потов и полдня,пока доберёшься. Когда жрец выбрался на следующую гриву, рубашка на нём быламокрей мокрого. Он жадно огляделся и на какое-то мгновение заметил бурый ссеребром бычий хребет, исчезавший за россыпью валунов. А если бы, взбираясьсюда, он позволил себе остановиться для единственного лишнего вздоха, не былобы у него и этого мига, и, вероятно, он вовсе потерял бы своего быка. Потомучто крови на снегу сделалось меньше, а сами пятна стали светлее и реже. Зверьуходил. Хономер снова выругался на языке предков, правда шёпотом, чтобы нетратить дыхания. И заторопился вниз по шуршащей галечной осыпи, на которой недержалась никакая трава.

Если бы в это время разошлись тучи, он мог бы заметить, чтодень вплотную подобрался к середине. Но тучи расходиться не собирались. Они какбудто уткнулись в пограничную гряду – и остановились на месте, чтобы висеть здесь,пока напрочь не изойдут лениво кружащимся снежком. Вершин, казавшихся сАлайдора всего лишь иззубренными холмами, и тех не было видно в сплошной серой,низко нахлобученной пелене. А уж близкого величия главных хребтов Заоблачногокряжа и вовсе заподозрить было нельзя: равнина и есть, во все стороныодинаковая. Знать, оттого кряж и прозывали Заоблачным…

Хономеру некогда было задумываться ни о времени, ни темболее о происхождении каких-то названий. Бык уходил, но ещё окончательно неушёл от него – и не уйдёт, если он заставит себя ещё против прежнего немногопоторопиться! Зря ли на сей раз зверь обнаружил себя перед ним куда ближе, чемс первой гривы!.. Хономер посмотрел вперёд и сразу придумал верную уловку,позволявшую всё-таки отрезать его от гор…

Он в самом деле не числил себя завзятым охотником. Тому, ктопребывает относительно себя в подобном же заблуждении, следует, право,повременить, покуда не начнётся охота. Покуда не пропоют первые стрелы иподбитый зверь не кинется прочь, заставляя хмельное вдохновение погони огнёмкатиться по жилам. Едва ли найдётся мужчина, который окажется вовсеневосприимчивым к этому древнему вдохновению, – сколь бы далёким от земныхстрастей он себя ни считал. Куда подевался учёный священнослужитель, строгий всловах и поступках, дерзавший размышлять о путях своей веры и о ступенях кпрестолу Возлюбленного Ученика? Всё жреческое слетело с Хономера, словно жухлыйлист с дерева в осеннюю бурю. Остался могучий охотник с самострелом в руке, чтолетел незримой тропой своих пращуров-сегванов, поколениями точно так жеходивших за зверем на своих родных Островах… Какая усталость, какое чувствоопасности? Всё, всё прочь!.. Прочь – в другую жизнь, до-охотничью,не-охотничью… невыносимо скучную и безынтересную… настолько, что поистине вовсеи не ты её вёл! Вот, вот оно, настоящее! Когда отпадает всё наносное и чужое иостаются только камни под ногами и небо над головой, а посередине – ты сам натропе – и противник-зверь, готовый бесповоротно уйти, если ты промедлишь содним последним усилием… или упасть к твоим ногам, если это усилие будетвовремя совершено. Ещё чуть-чуть! Ну?! Кто кого?..

Ещё чуть-чуть…

* * *

Вечер подкрался незаметно. Именно подкрался. Кажется, толькочто было вполне достаточно света, чтобы различать белый снег на чёрных камнях ивсё более редкие пятна крови вдоль цепочки следов, а прозрачные сумерки, дажене очень осознаваемые как сумерки, делали особенно чёткими очертания ближнихотрогов… И вдруг – стоило приостановиться, чтобы утереть рукавом пот, какчто-то успело неуловимо, но полностью перемениться, и чёрное началопротивоестественно смешиваться с белым, кутая мир непроглядным тёмно-серымпокрывалом подступающей ночи.