И сказать так, чтобы после этого он бы Машу не прогнал, а… поцеловал.

Их первый поцелуй – она столько раз его представляла в самых сумасбродных подробностях. То Роберт спасает Машу из горящего дома, выносит на руках и от наплыва острых эмоций, понимая, что только что чуть ее не потерял, говорит ей:

– Я бы просто не смог дальше жить без тебя. Скажи мне «нет» сейчас, иначе потом будет поздно! – и тут же впивается в ее губы, не дав ей и секунды что-нибудь ему ответить. В других случаях Роберт ждал Машу около ее дома, сидел на ступеньках лестницы, ведущей в ее квартиру… Ну конечно, в их подъезде не было таких ступенек, на которых можно было бы вот так меланхолично сидеть и ждать девушку, чтобы признаться ей в любви. В мыслях Маши ее многоэтажка легко трансформировалась в нью-йоркские одноподъездные домики с высокими лестницами, обрамленными коваными перилами.

– Я был дураком, и я почти потерял тебя. Но я не отдам тебя другому, он может убираться к чертям собачьим! – говорил Роберт, продолжая сидеть. Уж почему он почти потерял ее – это Маша придумывала каждый раз по-разному. Но каждый раз она смотрела на него с грустью и обреченностью.

– Ты уже отдал меня.

– Значит, я отвоюю тебя обратно, – отвечал он решительно. – Может быть, ты предложишь мне чашечку кофе?

– Ты же не пьешь кофе, – удивлялась она. И тогда он вставал с лестницы, приближался к ней, брал ее за подбородок и нежно целовал в губы. Затем он смотрел прямо ей в глаза:

– Я пью его теперь, потому что он напоминает мне о тебе.

Реальность была куда лучше, чем все эти романтические сказки, которые так нравились Маше. В реальности Роберт заступился за нее, попросил Щучку не увольнять ее, пригласил к себе, обещал помочь. Реальность была восхитительной и пугающей одновременно, как головокружительный аттракцион в старом парке напротив их дома, куда она бегала в детстве.

Она просто обязана помочь Роберту. С этой мыслью Маша и заснула. С этой мыслью и с большим плюшевым медведем в обнимку. Обычно мишка «жил» на кресле, но ощущение полной свободы ближе к часу ночи вдруг перешло в ощущение одиночества. Квартира мерно тикала, поскрипывала и постукивала. Невероятно, сколько разных пугающих звуков она не слышала, когда рядом были родители. Отсюда и медведь. Какой-никакой, а все же живой и теплый. Ну, хотя бы мягкий и теплый. С ним было не так страшно засыпать.

Утром солнечный свет разрушил колдовство, и квартира снова стала родной и уютной. Да, завтрака не было, но это Машу никак не смущало, даже наоборот. Остаться без завтрака – это было почти революцией, тайным переворотом, бунтом против маминой власти. Жить без завтрака – это же просто прекрасно! Выбежать из дома, пролететь через мокрый от росы сонный Сокольнический парк, подбежать к метро, купить два кофе в бумажных чашках, ехать с ними в полупустом метро.

Суббота. Все люди проводят выходные с семьями и друзьями. Маша ехала на Сухаревскую, к Роберту. В его квартиру. В это же просто невозможно поверить.

И все же в ее записной книжке рукой самого Роберта был вписан адрес – даже этаж и номер кода его домофона. Он сказал ей, что большая часть материалов у него дома и что там им будет удобнее работать. А сам посмотрел на нее так, что по спине побежали мурашки.

Теперь Маша старательно продумывала, что именно будет говорить, какую манеру себя вести возьмет на вооружение. Непринужденность, профессионализм, но не чрезмерный, потому что надо помнить, кто из них двоих – настоящий профессионал. Все-таки они не могут существовать на равных. Никто не может существовать на равных с Робертом, и это всегда очень чувствовалось. Все, с кем общался Роберт, всегда отмечали, что он словно стоит на несколько ступенек выше. И хотя он совсем не задается, не воображает и не выпендривается, ощущение такое, что всем постоянно приходится задирать голову. Дотягиваться до его уровня во всем.

Кроме, пожалуй, этого похожего на хромого разбойника Гончарова. Вот он вел себя возмутительно и неуважительно по отношению к Роберту Левинскому. Подумаешь, заказчик. И вообще – хватит о нем думать.

Решено. Профессионально, уважительно, с намеком на большее. Так она и поведет себя. Именно поэтому она и надела значительно более скромное платье – сиреневое, с рукавами-фонариками на плечах и с юбочкой-колокольчиком. Скромно и женственно, вот как надо выглядеть, а не вызывающе. Не то что вчера. Ее белое платье не отметил только ленивый. Даже Степа отметил, а уж он обычно вообще не замечает, во что люди одеты. Если только они не голые.

Даже этот Дон Корлеоне заметил… К черту его.

Когда Маша подошла к двери одного из подъездов длинного девятиэтажного дома, ее сердце застучало с удвоенной силой, и пришлось остановиться, просто подышать несколько мгновений, чтобы привести чувства в порядок. Она сверилась с адресом в записной книжке, отметив еще раз, какой у Роберта красивый почерк. Буква к букве. По его почерку можно создавать шрифты. А что, это идея!

– Маша, это вы? – спросил Роберт в домофон. – Поднимайтесь на пятый этаж, я открою дверь. Проходите, раздевайтесь.

– Хорошо, – ответила она, но домофон к этому моменту, кажется, уже отключился. Видимо, Роберт был чем-то занят. Он всегда чем-то занят. Работает с утра до ночи. Интересно, что он имел в виду под этим «раздевайтесь»? Если Маша снимет хотя бы одну деталь своего туалета, она останется в одном белье.

Он имел в виду обувь, дура!

Дверь в нужную квартиру действительно была открыта, но самого Роберта за ней не было видно. Маша помедлила, чувствуя какую-то неловкость, но затем решительно тряхнула старательно уложенными в «непринужденный беспорядок» волосами. И сделала шаг вперед.

Мир Роберта Левинского… Она столько раз пыталась представить, каков он! И вот он перед нею. Самая обычная двухкомнатная квартира. Стены выкрашены в глубокий синий цвет, почти индиго. Местами краска облупилась. Интересно, он сам выбрал этот цвет? Маша больше представляла Роберта в других декорациях. Что-нибудь техногенное, с большим количеством стекла и металла. Необычное, но очень мужское. И постеры по стенам, почему-то с черно-белыми фотографиями мостов.

В квартире играла музыка – старые джазовые композиции. Около входа стояли, как солдаты, выстроенные в ровный ряд ботинки, сандалии, кроссовки, тапочки – одним словом, обувь. Так по-робертовски: аккуратно, педантично. Маша невольно улыбнулась. Ей вдруг представилось, как Роберт занимается этим: чистит свою обувь, расставляет ее по размерам, цветам и сезонам. Тапки к тапкам, кроссовки с кроссовками. Вся обувь выглядит так, словно ее почти не носили. Маше приходится каждый раз выкапывать свои босоножки из груды Сашкиных кед, а потом реанимировать с помощью бесцветного крема.

Все так по-другому! Другая жизнь.

Маша вздрогнула, представив себе на секунду, каково бы это было – жить здесь. Маленькая шалость простительна влюбленной девушке. Все девушки представляют себя в роли хозяек своих маленьких замков. В данном случае замок действительно был маловат. Особенно в масштабах Машиных фантазий.