Марина все смотрела на Разлогова – теперь покойного.

Ах как она знала эту привычку щуриться от раздражения! Какона знала… все, руки, плечи, ноги, массивные, тяжелые от тренированных мышц. Ищеки, заросшие жесткой щетиной… Знала их запах, прикосновение к разгоряченнойкоже, знала, как часто он дышит, когда хочет ее, Марину!

Куда там Вадиму Дульчину в четвертом акте «Последнейжертвы»! Или это был третий?..

Марина коротко и глубоко вздохнула, еще раз посмотрела наживого Разлогова, подняла подбородок и сказала нараспев:

– Бедная, бедная… Господи, бедная девочка…

– Ка… какая девочка?

Марина на него взглянула – он нацепил очочки-половинки итоже рассматривал картинки. С упоением.

– Кто девочка, Марина?

– Его жена, конечно. То есть вдова.

– Вдо-ова!.. – удивился муж.

Не буду больше смотреть на живого Разлогова, решила Марина иопять посмотрела…

На его двери в общежитском коридоре висел «График дежурств».Она подходила и читала по слогам «Раз-ло-гов» и думала, как она будет МаринаРазлогова.

…А фамилию, кстати сказать, она так и не поменяла!..

Костя опять забубнил что-то, но она вся уже была там, в этомобщежитском коридоре, пропахшем щами, плесенью и табаком, у заветной двери с«Графиком дежурств», и сердце у нее замирало, как тогда, когда она стучала иизо всех сил ждала, когда Разлогов появится на пороге и скажет громко ирадостно:

– Как?! Опять приперлась?!

А потом за шею втянет ее внутрь, целуя безостановочно ижарко, словно в последний раз, и она всем телом, от макушки до пяток, будетчувствовать его, такого сильного, такого безрассудного, храброго от желания!..

Такого юного.

Такого живого.

Такого любимого.

Такого отвратительного. Такого чужого. Ненавистного.

– Костенька, – сказала Марина почти своим голосом, ивыпрямилась в кресле, и отшвырнула журнал. Журнал полетел в угол, муж проводилего глазами. – Костенька, не пора ли обедать?

В дверь вдруг опять постучали – что за наказанье! Илисегодня все забыли, что она «работает над ролью»?!

– Что, что такое?!

– Мариночка, – Вера остановилась у порога и постно сложиласухие руки, и глаза вперила в пол, – там пришли до вас и спрашивают.

– Вера, вы с ума сошли, – скороговоркой выпалил Костенька,косясь на Марину из-за половинчатых очочков. – Кто еще пришел?!

– Пришли Марк Анатольевич Волошин, – выговорила бабкаотчетливым экзаменационным голосом. – И с ним новая вашего бывшего, нынепокойного. Вас спрашивают.

Муж ничего не понял, а Марина все поняла, конечно.

– Что-то случилось! – Она вскочила. – Неужели опять беда?..

Это уже не Островский, это, пожалуй, Бертольт Брехт.

– Да кто приехал-то, Вера?! – продолжал недоумевать муж. –Марина, что ты всполошилась?

Но она уже летела мимо него, мимо посторонившейся в дверяхВеры, и тревога была у нее в глазах – почти настоящая.

Только Разлогов умел отличить настоящее от ненастоящего,когда она предлагала ему на выбор, но Разлогов умер.

Слава богу!..

– Глафира?! Что случилось, почему вы здесь? Марк, что такое?

– Здравствуйте, Марина Олеговна, – Волошин старался на неене смотреть.

Марина знала совершенно точно, что бывшую жену РазлоговаВолошин обожает, а настоящую терпеть не может, и это доставляло ей скромнуюженскую радость.

– Марк, что случилось?! Почему так неожиданно, без звонка?!

Волошин пожал плечами. Марине нравились его плечи – прямые икакие-то определенные под тонкой кожаной курткой. И вся его манера – суховатая,отстраненная – нравилась тоже. Марина даже слегка на него засмотрелась,позабыв, что она… «в роли».

– Марин, вы меня простите, – хрипло сказала Глафира, – это япопросила Марка заехать к вам. А позвонить не догадалась…

– Но ничего ужасного не случилось?

– Нет-нет!

– Да что же мы стоим?! – вдруг как будто спохватиласьМарина. – Костенька, приглашай гостей! Вера Васильна, проводите! Может быть,обедать?..

Волошин моментально и категорически отказался, а та словноничего не слышала.

Сопровождаемая суровой Верой, Глафира шла по коридору всторону гостиной, и Марина проводила ее глазами.

– Марк, в самом деле ничего не случилось? – спросила она сбеспокойством, когда Глафира скрылась. – Это так неожиданно!

– Я заехал на дачу, – сказал Волошин, – и Глафира Сергеевнапопросила меня завезти ее к вам. О причинах она не сообщала, и я, признаться,не спрашивал.

– Но с ней все в порядке?..

– Кажется, она упала, – морщась, сообщил Волошин, – я ничегоне понял, но она была без сознания, когда я приехал. Потом пришла в себя ипопросилась к вам.

– Мне всегда казалось, что она не в себе, – вступил Марининмуж, – странная девушка, ей-богу!

– Упала? – задумчиво переспросила Марина. – Молодая,здоровая, с чего бы ей…

Глафира Разлогова в гостиной разматывала с шеи шарф.Старуха-домработница караулила каждое ее движение, а ей так хотелось послушать,о чем там они говорят негромкими, встревоженными голосами.

Ей необходимо было послушать!

Глафира стянула с плеч куртчонку и вместе с шарфом сунуластарухе в руки, в надежде, что та уйдет, но она, приняв вещи, продолжаластоять.

Сфинкс в египетской пустыне. Только очень недовольныйсфинкс!..

Ну ладно.

Глафира огляделась, подошла к камину, в котором веселопылали березовые поленья, и протянула руки.

Она терпеть не могла эту квартиру, просто ненавидела.Разлогов отлично об этом знал и привозил ее сюда за всю совместную жизнь всегопару раз – когда-то очень давно, и вот, совсем недавно, можно сказать, на днях!Впрочем, их совместная жизнь была не слишком длинной – шесть лет, чего там!Квартиру купил, ясное дело, Разлогов, и она в точности соответствовалаположению его бывшей жены.