Я представил себе Уну в темноте позади барной стойки с лицом, освещённым экраном телефона.

Я написал ещё одно сообщение: «Он начальник полиции. Думаю, они хотят запугать меня, чтобы я держался подальше от „Дворца“».

«Они занимаются не только этим», – ответила Уна.

«Что ты хочешь сказать?»

«Расскажу – не поверишь. Ты должен прийти и увидеть всё сам».

«Но…» Я перестал писать.

Я уже говорил ей, что не смогу прийти.

Я сидел, вертя в руках телефон, и поглядывал на море. Скалы вдоль кромки воды были острыми. На горизонте виднелись белые кучевые облака. В лесу за моей спиной собрались тени. Жуки копошатся в земле. Что мне сказать Уне? Что мне делать?

Говорите, ничего плохого не происходит?

Я пребывал далеко в сонном царстве, как вдруг наступило утро и меня разбудил мамин крик. Вчера вечером она тихо прошла мимо моей комнаты, а потом заглянула в дверь, чтобы удостовериться, что я на месте. Она подошла к кровати и обняла меня. «Если бы тебя сейчас здесь не оказалось, не знаю, что бы я сделала», – сказала она.

Сейчас она кричала снизу из гостиной:

– Пришли Али и Лина!

Я уткнулся лицом в подушку. Не помню, когда я в последний раз так хорошо спал.

Я ещё не совсем проснулся, но быстро выбрался из кровати. Али разве не под домашним арестом? Я оделся и сбежал вниз по лестнице, но, войдя в коридор, понял: что-то не так. Глаза Лины горели, но не от радости. В руках она держала свёрнутую в трубочку газету. Али размахивал руками.

– Выйдешь с нами на улицу? – тихо спросила Лина.

Я вышел вслед за ними на крыльцо. Лина плотно закрыла за нами дверь, чтобы мама не услышала наш разговор, а потом приблизилась почти вплотную ко мне:

– Ты ведь был там ещё раз!

Я ничего не понимал. Откуда они об этом узнали? Лина развернула газету.

– Хорошо, что мама не узнала колечко, – сказала она и ткнула мне газетой в лицо. «Новый след в деле о хищении картин», – гласил заголовок. Ниже стояла большая фотография папы Томми, который демонстрировал колечко и утверждал, что, вполне вероятно, это след, который может привести к похитителям. Живот скрутило. Это было моё медное кольцо, блестящее колечко, которое я подарил Уне…

– Мы же договорились, что больше туда не пойдём! – сказала Лина.

В висках стучала кровь. В ушах шумело.

– Всё потому, что вы такие трусливые. – Не понимаю, зачем я это сказал. – Вы не захотели вернуться, потому что думаете только о себе.

Вот такой я болван. Я прошипел эти слова прямо в лицо Лине. Вместо того чтобы извиниться, я напал.

Али сделал шаг вперёд:

– О чём это ты?

– Вы думаете только о себе. – Я немного сник.

– Почему ты так говоришь? – спросила Лина. – Я подарила это кольцо тебе. А теперь оно в газете.

– Уна в беде. – Я сказал это, просто чтобы что-нибудь ответить. В качестве извинения.

– Кто такая Уна? – спросила Лина.

– Та девочка из «Дворца», – ответил я.

– Ты с ней подружился?! – Оба удивлённо уставились на меня.

Я кивнул, потому что не мог сказать «да».

Я снова взглянул на газету. Подозрительное медное кольцо обнаружили на кухне, написали в газете. Никто из сотрудников его не опознал.

– Мама с папой до сих пор в ярости после визита начальника полиции. А ты продолжаешь уходить из дома по ночам? – спросил Али.

Лина ничего не сказала. Она так разозлилась, что казалось, ещё чуть-чуть – и она в меня плюнет.

– Уж извините, но у Уны серьёзные проблемы, поэтому… – Не знаю, почему я это сказал. Я так думал. Или надеялся. Это могло объяснить, почему я оказался таким плохим другом.

– Что ты называешь серьёзными проблемами? – спросила Лина.

– Вы как дети, – сказал я. – Только потому, что ваши родители слегка разозлились, вы…

– Фу… – Лина поморщилась.

– Ты хуже Томми, – сказал Али.

Я понимал, что зашёл слишком далеко: нужно было промолчать, попросить прощения, пока всё не стало ещё хуже. Но я не мог. Я словно окаменел.

– Трусливые зайцы, – сказал я.

Вот теперь Лина плюнула. Большой сгусток слюны шлёпнулся прямо пред моими сланцами.

Они сбежали вниз по крыльцу и скрылись из виду.

Я долго смотрел им вслед. Ну и дурак же я!

К счастью, мама не успела прочитать в газете о медном кольце. Она сидела, склонившись над телефоном, и пила кофе. Я взял мюсли в шкафу и сел завтракать. Я разозлился. И ещё мне было стыдно. Я повёл себя как полный идиот.

– Лина какая-то невесёлая, – сказала мама.

Я не ответил. Не хотел говорить об этом.

– Я знаю, что иногда она бывает грубой. А когда она ошибается, ей очень сложно признать свою ошибку.

– Единственный, о ком она беспокоится, – это о себе, – пробурчал я.

– Иногда так и кажется, – сказала мама. – Но Лина очень хороший друг.

Внутри меня всё забурлило. Потому что мама права. Лина добрая. Лина всегда готова на всё ради друзей. Плохим другом оказался я.

Остаток дня я бродил по дому. Чтобы порадовать родителей, я подстриг газон, хотя его и не требовалось стричь. Я зависал в мобильном, смотрел один видеоролик за другим, и ещё один, и ещё один, делал всё, чтобы не думать о Лине и Али. Я перечитал переписку с Уной. Она просила меня прийти, но не днём, потому что они придут в ярость. Она настаивала, что должна мне что-то показать. Разве это не просьба о помощи? И что я ей на это ответил?

«Я не могу», – ответил я.

А надо было написать: «Я не осмелюсь».

В придачу ко всему я поссорился с Линой и Али.

Я не заслуживаю друзей. Я не прихожу, когда они меня зовут, и не выполняю обещаний. А если мне представляется возможность, вру напропалую.

За ужином никто ничего не говорил. Но было не так тихо, как обычно. Родители молчали не потому, что злились. Между ними не летали молнии, когда они переглядывались за столом, и их движения не были нервными. Скорее наоборот, они казались мягкими и добрыми. Они говорили нежными, приятными голосами. Неужели я прав? Неужели они перестали злиться друг на друга? Неужели мама сказала правду, когда я спросил её, не собирается ли папа съехать от нас? Она сказала тогда, что ничего плохого не происходит. Неужели я всё это себе вообразил?

После ужина папа принёс из холодильника две большие