когда я заметил её в баре, затащил её в кухню и смотрел, как отец Томми чуть не оторвал ей ухо.

Уна выключила фонарик. Мы оказались в полной темноте.

– Почему вы никому не расскажете об этом? – прошептал я. – Местным властям или…

– Думаешь, у нас есть выбор? – Уна взяла меня за руку. – Пошли.

Но я не мог идти. Это неправильно. Никто не должен жить вот так.

Я достал телефон. Его экран засветился, и я увидел перепуганное лицо Уны.

– Что ты делаешь? – спросила она очень тихо.

Я не ответил. Я быстро включил камеру и увеличил лицо её папы. Тусклый серый свет озарил комнату. Снимок получился не очень чётким, но я видел, что на нём изображено.

Папа Уны всхрапнул и повернулся.

Уна попыталась отобрать у меня телефон, но я свободной рукой удержал её на расстоянии.

Камера скользила по кроватям. Я делал снимок за снимком.

– Прекрати! – прошипела Уна.

На полу стояли тарелки с остатками пищи. Стаканы с водой. Пустые бутылки. На стенах висела форма официантов. Повсюду валялись носки и одежда. Я снимал всё подряд.

– Прекрати, ты же обещал… – Уна уже не шептала.

Внезапно её папа оказался посреди комнаты. В свете фонарика он казался белым. Я сделал снимок, но вздрогнул, когда заметил у него на груди красные капли.

Папа схватил Уну за руку и что-то прокричал, брызгая слюной и указывая на меня. Он тряс свою дочь, как куклу. Остальные люди тоже проснулись. Я вспомнил, как отец шипел на неё в банкетном зале и как брызги его слюны плясали в солнечных лучах…

Надо было подбежать и остановить его, хотя меня наверняка после этого побили бы. Но Уна крикнула мне «Беги!» и махнула рукой.

Я не хотел бежать. Я хотел помочь ей, но застыл в дверях комнаты и смотрел, как отец её трясёт. Ко мне подошли двое мужчин и, без единого звука подняв меня, понесли вверх по лестнице из подвала. Я брыкался. Они пронесли меня по коридорам прямо к бассейну и бросили в темноту сада. Я спрятался за какими-то кустами и долго сидел в одиночестве. Если бы кто-нибудь увидел меня в тот момент, то не понял бы, что я плачу, потому что ливень не прекратился. Но там никого не было, совсем никого. Я был совершенно один в огромном мире. Я пытался осознать увиденное. Казалось, всё это навечно отпечаталось на сетчатке моих глаз. Отец Уны. Красные капли на его белой майке. Как он трясёт свою дочь. И я всё ещё ощущал отвратительный запах.

Как ты это докажешь?

Меня разбудил писк мобильника. Казалось, я не спал всю ночь. Мокрая одежда комком валялась на полу. Я быстро запихнул её под кровать, чтобы мама не заметила.

Пришло сообщение от Томми: «Жди меня у источника».

Часы показывали несколько минут девятого. Зачем Томми послал мне это сообщение? Зачем нам с ним встречаться?

Если бы это произошло неделю назад, я был бы уверен, что он хочет подраться. Меня уже и раньше несколько раз макали в источник по дороге из школы домой. А сейчас? Произошло множество странных вещей. Я видел, как отец Томми поднимает его за футболку. Уна живёт в затхлой комнате в подвале отеля папы Томми. Это как-то связано? Возможно, мне грозит опасность, но я чувствовал, что должен встретиться с Томми. Я встал. Голова шла кругом.

Мама сидела за столом в кухне. От её вида у меня свело живот. С одной стороны, я привык, что она сидит так одна по утрам, но сейчас всё было по-другому. Теперь всё будет так, как сейчас. Мы с мамой будем жить в нашем доме вдвоём. Я не мог об этом думать. От одной мысли мне становилось тоскливо. От её чашки с кофе поднимался пар. Мама читала ленту новостей в телефоне.

– Я обрадовалась, когда услышала, что ты встал, – сказала она.

Я налил себе стакан сока. У меня не было сил спрашивать почему.

Она подняла телефон и прочитала вслух: «Сегодня ночью соседи и сотрудники „Дворца“ снова слышали подозрительные звуки. Видели убегающего человека».

Я кивнул бодро, насколько смог.

– Если бы ты пробездельничал всё утро, это было бы очень подозрительно. – Она взглянула на часы. – Но сейчас только начало девятого. Так рано ты не вставал с начала каникул.

– Я хорошо выспался, – соврал я. Это утверждение было очень далеко от истины. Я чувствовал себя таким уставшим, что едва не терял сознание. Я достал мюсли, варенье и молоко.

– Будешь завтракать? – спросил я у мамы. Нужно быть вежливым и притвориться весёлым. Ведь если родители обнаружат, что ночью я опять сбегал из дома, у меня будут большие неприятности.

Мама улыбнулась:

– Так ведут себя самые лучшие мальчики в мире!

Мне стало тошно от её радостного тона. Она всегда говорила преувеличенно радостно, когда расстраивалась.

Я достал миску и для неё. Пока мы ели, мама продолжала изучать газету, видимо не зная, что сказать.

Закончив завтракать, я вскочил со стула.

– Ты уже поел? – спросила мама. В глазах у неё стояли слёзы.

Я кивнул. Я тоже понятия не имел, что сказать, и молча отправился в ванную.

Почистив зубы, я вышел в коридор и начал обуваться.

В дверях возникла мама:

– Ты уже собираешься на улицу?

– Иду с Линой и Али на рыбалку, – сказал я, не глядя на неё. И ушёл.

Томми ждал у источника. Он стоял под ветвями большого дуба, как будто пытался спрятаться. Я поднялся по каменным ступенькам. Вообще-то глупо было отправиться на встречу с Томми в одиночку. Я не хотел, чтобы меня побили.

Он высунулся из-под листьев, чтобы убедиться, что на аллее никого нет.

– Как только ты пробираешься во «Дворец», об этом сразу пишут в газетах. – Он говорил и оглядывался по сторонам. – А я ведь много раз просил тебя прекратить. Понимаю, ты на меня давно злишься. Я тебя доставал. Но если полиция поймает папу, то…

Я удивился. Томми никогда раньше не сознавался в плохих поступках. Не испытывал никаких угрызений совести. Наоборот, мне кажется, он гордился своими гадкими выходками. Он обожал дубасить других с противной улыбочкой на губах под всеобщий хохот. Никогда не думал, что Томми коробит собственное поведение.

– Представь, если бы твой отец оказался в тюрьме? – продолжал Томми.

Я не знал, что сказать.

– Твоего отца посадят в тюрьму? – Вот всё, что я придумал.

– Если ты будешь продолжать так себя вести! – Он почти кричал.

Я отступил