Их, собственно, было не так много. Салон-гостиная с большимстолом для празднования спортивных побед; справа и слева две раздевалки;небольшая комната для почетных гостей; на второй этаж, весь занятый залом длязимних тренировок, вела лестница с огромным портретом государя императора.

За двенадцать часов Козловский успел наизусть выучитьнадписи на всех фотографиях, наградных чашах и кубках. От курения на пустойжелудок болела голова и мутило. Самое паршивое, что ничего мало-мальскипохожего на тайник обнаружить не удалось. С отчаяния штабс-ротмистр велел дажезаглянуть под настил скаковой конюшни и проверить щупом землю на клумбах.

Увы.

Дополнительное неудобство создавали господа спортсмены.Некоторые ловкачи умудрились уже с полудня перекочевать с места службы в клуб,где сменили мундир на теннисный костюм, или рубашку-джерси и брюки-гольф.Козловский смотрел на лоботрясов тяжелым, осуждающим взглядом. Скоро заговорятпушки, а они ерундой занимаются. Да еще под ногами путаются, работать мешают.

Одно из окон в гостиной усердно, но не очень умело надраивалмолодой мойщик в старой гимнастерке. На стекло он почти не смотрел, всё вертелголовой по сторонам.

– Послушал я вас, Романов, – с горечью процедилштабс-ротмистр, подойдя к подоконнику. – Ничего нет. Спрятать планразвертывания в раздевалке или гимнастическом зале? Бред! Я тоже хорош, идиот.Ухватился за соломинку.

Он отмахнулся от начавшего оправдываться студента и отошел.

Алеша бросился вдогонку.

– Лавр Константинович! А в матах смотрели? Там в залетакие кожаные тюфяки…

– Навязался на мою голову, – не слушая, бормоталкнязь. – Господи, научи, вразуми!

Вошел в раздевалку, что справа от входа. Вдоль стен тамстояли номерные ящички. Каждый досконально осмотрен, а тот, что закреплен запокойным Рябцевым, даже разобран на дощечки и снова собран. Двое агентовработали: один щупал сиденье кресла, второй простукивал стену под киотом, гдесамое почетное место занимала большая, в массивном серебряном окладе иконаНиколая Угодника.

Штабс-ротмистр истово закрестился на главного российскогосвятого, страстно зашептал молитву.

Безбожник-студент к чудотворцу почтения не проявил, лишьпоинтересовался:

– А почему тут именно святой Николай? Из-за царя, да?

– Из-за Николая Николаевича! – ответил Козловскийтаким тоном, что стало ясно: в гвардии своего командующего чтут куда больше,чем императора.

Вошли два офицера, у каждого в руке по прямоугольномукожаному саквояжу.

– …И крученым прямо в девятку. Представляешь? –оживленно досказывал какую-то историю один.

Второй не поверил:

– Брось. От флажка?

– Клянусь тебе, собственными глазами видел!

Агенты, ничего не найдя, давно уехали, а Козловский всёбродил вокруг клуба. Студент плелся сзади. Приблизиться боялся, но и уходить неуходил.

На футбольном поле шла тренировка.

Штабс-ротмистр встал в сторонке, мрачно наблюдал исподлобья.Правил игры он не знал, но, судя по всему, старшим по званию тут был человек,которого остальные называли «господин капитан». Значит, из пехоты илиартиллерии. Если б из кавалерии, был бы ротмистр.

Начальник кричал хорошим командным голосом:

– Васильчиков, по краю, по краю!.. Сигизмунд, душа моя,пыром бей! … Корнет, я вас в запасной состав отправлю! Право, нельзя такманкировать дриблингом!

Козловский покосился на студента.

– Послушайте, что вы за мной таскаетесь, как побитаясобачонка? – рявкнул князь, и самому стало совестно. Грех срывать досадуна мальчишке, который, в сущности, прав: папка спрятана где-то здесь, близко.

– Ладно, простите. Вы не при чем. Я вам говорил, троенаших погибли…

Ободренный Романов подошел, встал рядом.

– Я ничего, я понимаю.

Помолчали.

– Что это он? – удивился штабс-ротмистр странномуповедению одного из игроков. – Разве головой по мячу можно?

– Можно. Руками нельзя.

– А почему вон те господа никогда не участвуют внападении? Всё в тылу отсиживаются.

Козловский неодобрительно показал на трех лентяев, жавшихсяк воротам.

– Это бэки, им не положено… Послушайте, ЛаврКонстантинович, зря вы отмахиваетесь. – Алеша, волнуясь, заговорил оглавном. – Включите меня в футбольную команду. Я на воротах стою уж вовсяком случае не хуже, чем тот господин. Свой человек в клубе вам не помешает.Буду ходить сюда каждый день. Может, озарение снизойдет…

– Озарение! – фыркнул князь. – Да кто васвозьмет? Вы не гвардеец.

На это Романову возразить было нечего. Он уныло ссутулился.

Кто-то сзади хлопнул Козловского по плечу.

– Лавруша! Ты как здесь?

Стасик Ржевусский, сослуживец по лейб-кирасирскому. Он был вкостюме для джигитовки, с желтым английским седлом через плечо.

– Вот, зашел посмотреть…

Опустив взгляд, штабс-ротмистр с тоской смотрел на белыерейтузы старого товарища.

Ржевусский отлично всё понял. Он был настоящий, кореннойкавалерист.

– Наши тебя вспоминают. Как нога? В полк вернешься?

Ответом был безнадежный вздох.

– А где ты сейчас?

Несмотря на свою хитроумную службу, врать Козловский умелплохо и почувствовал, что мучительно краснеет.

– Так, в штабе. Куда меня еще возьмут?

– Беда… Ну, мне в манеж.

Пожали друг другу руки, попрощались, и Стасик пошелзаниматься настоящим делом – легкий, стройный, счастливый.

– Вы ему не сказали про контрразведку, потому что этотайна, да? – шепотом спросил студент.

– Нет. Потому что стыдно. – Князь пнул ногойдеревянную скамейку и взвыл от боли – надо было левой, не правой! – Чтобоно всё провалилось! Грязь, мерзость! Отравленные перстни, наклеенные бороды!Эх, Романов, если б не переломы, я бы сейчас…

Хотел сказать, что этим летом в эскадроне освобождаласьвакансия старшего офицера, но оборвал себя, выругался.

Мальчишка понял по-своему:

– Да, жалко, что у вас нога. А то можно было бы вас вкоманду записать. Вы-то по гвардии числитесь. Но не получится. В футболе бегатьнадо.

И здесь впервые за этот тягостный день Козловский ощутилнечто наподобие душевного подъема или, по терминологии студента, озарения.