Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Студент кивнул, но как-то неуверенно.
– Так дело не пойдет. Она к вам всякое уважениепотеряет!
В это мгновение Алеша увидел на тротуаре Симочку, оченьмедленно и независимо направлявшуюся к воротам сада.
– Вон она!
Он хотел выскочить из авто, но штабс-ротмистр удержал его заруку.
– Спокойно, спокойно. Доверьтесь мне. Пустьминутку-другую потомится, это ей на пользу. Первое: изображайте, что вы оченьторопитесь. Второе: слегка, совсем чуть-чуть, давайте понять, что у вас естьдела поважнее. Между прочим, и то, и другое сущая правда… Всё, пора!Выдвигайтесь на позицию.
С таким напутствием Алеша вышел из машины и погромче хлопнулдверцей, чтобы Сима обернулась.
Опаздывать на свидания очень утомительно. Симочка битыхполчаса простояла на набережной Крюкова канала, чтоб оказаться в саду не раньшеполовины пятого. Ее одолевали смутные, по большей части печальные мысли.
Положение было двусмысленное, ужасное, и с каждым днем оноделалось всё невыносимей.
Решительная беседа с Алешей так и не проведена, хотя онивиделись почти каждый день. На свидания он приходил усталый, раскрасневшийся –видимо, не жалея сил, гонялся за германскими и австрийскими шпионами. Но просвои таинственные дела ничего не рассказывал, подвигами не хвастался. Если онаначинала выспрашивать, прикладывал палец к губам. При этом смотрел такимиглазами, что сердце трепетало и таяло. Разве можно было с Алешей разорвать?
А маме-то наврано, что студент получил полную отставку.
«Существенный вариант» шлет корзинами цветы, телефонирует,дважды водил в театр: на балет «Лебединое озеро» и в «Варьете». При расставаниицелует руку, с каждым разом поднимаясь на дюйм выше. Что делать? Как себявести?
Одним словом, Сима чувствовала себя скверной, непорядочнойженщиной. Сегодня, стоя у канала, она наконец придумала, как восстановить самоуважение.Дня через два прощальные поцелуи Мишеля достигнут последней границы светскихприличий – локтя. Подниматься еще выше, не сделав предложения, солидный человекне может. Вот тогда-то, когда ухаживание перейдет в официальную стадию, ипридется сказать Алеше последнее «прости».
Приняла решение, и будто камень с души упал. Все-такивыговорила себе индульгенцию еще на пару деньков.
В Юсуповский сад шла уже спокойная, с легким, радостнозамирающим сердцем. На белой дощатой сцене оркестр играл «Прощание славянки» –музыку, от которой у Симочки на глазах всегда выступали слезы.
Пришла, огляделась, а его нет! Прежде такого никогда неслучалось.
Ей стало тревожно. Вдруг Алешу ранили шпионы? Или, тогохуже…
Она побледнела, схватилась за грудь. Здесь-то сзади ираздался металлический треск, заставивший Симу обернуться.
Алеша выходил из умопомрачительно красивого серебристогоавтомобиля, живой и невредимый. За рулем сидел бравый chauffeur, в военнойфуражке и очках-консервах.
Приблизившись, Алеша достал из-за спины букет, весь изчерных роз, элегантный до невозможности! У Мишеля, при всех многочисленныхдостоинствах, вкусы были слегка провинциальные, он всегда дарил розынепорочного белого цвета.
– Простите за опоздание, Серафима Александровна, –серьезно, даже строго сказал Алеша. – Служба.
Они сели на скамейку
– Какое красивое авто! – воскликнула Сима. –Смотрите, оно не уезжает.
Он не оглянулся, небрежно дернул плечом.
– Ничего, князь подождет. Это входит в его обязанности.
– Князь? – ахнула она, глядя на усатого водителя.Тот галантно приложил руку к фуражке.
– Мой товарищ, князь Козловский. Я вас послепознакомлю. Сейчас времени нет. Я ведь на минутку. – Вот теперь Алешаоглянулся и понизил голос. – Приближается роковой час. Не имею правапосвящать в подробности, но завтра всё решится.
Симочка прошептала:
– Это опасно?
Он молчал.
– Говорите же!
Голос у нее срывался, в глазах стояли слезы, и Алешапочувствовал, что более не в силах играть роль романтического героя. Сима былатакая красивая, такая трогательная, да еще надрывал душу духовой оркестр…
– Наверно, не очень, – честно сказалРоманов. – Хотя всё может статься.
Она смотрела на него расширенными глазами. Вдруг срешительным, отчаянным видом крепко обняла и поцеловала. Не куда-нибудь – вгубы! И это на виду у всех, среди гуляющей публики!
Когда они отодвинулись друг от друга, девушка была румяна,молодой человек бледен.
Жалобно, с непонятной обидой Сима сказала:
– Ах, Алексей Парисович, что вы со мной делаете?Нехорошо…
Ту-ту-ту-ту! – деликатно, но твердо проклаксонил«руссобалт». Романов коротко обернулся.
Штабс-ротмистр изобразил аплодисменты и подал знак: а теперьуходи, уходи, самое время!
– Прощайте! – поднялся Алеша. – Меня зовут.
Она крикнула вслед:
– Так нельзя говорить! Не «прощайте», а до свидания! Явам завтра протелефонирую!
Голова у Алеши шла кругом. Грудь от счастья раздулась, будтофутбольный мяч.
– Молодцом, – похвалил Козловский, заводямотор. – Только зря трижды обернулись, хватило бы и одного раза. Ноничего, главное, что недолго рассусоливали. В ваши годы надо с женщинамипоменьше разговаривать. Вы говорили, у вас баритон – вот и пойте, они любят.Убалтывать прекрасный пол – это уметь надо. С возрастом приходит… – Онпосерьезнел. – Ладно, прощание славянки закончено. Сейчас едем на поле,потренируем удары по корнерам. Потом в спортивный клуб, еще раз всё проверим. Вдвадцать один ноль ноль оперативное совещание группы. После этого, в двадцатьтри ноль ноль…
Зто была последняя пятница довоенной жизни. Погода вокрестностях Петербурга в точности соответствовала историческому моменту: былоясно и солнечно, но парило – с запада, со стороны моря, к столице империиподбиралась гроза. Но до Царского Села ей было ползти еще несколько часов, такчто для футбольного мэтча опасности она не представляла.
На стадионе играл сводный гвардейский оркестр, на деревянныхскамейках сидела нарядная публика, разделившаяся на две неровные половины,словно по негласному уговору занявшие одна левую, вторая правую сторону трибун.Справа зрители сидели гуще. Здесь преобладали военные мундиры, разбавленныебелыми пятнышками дамских зонтиков. Такие же зонтики смягчали серо-песочнуюмассу летних мужских костюмов и канотье, сгруппировавшуюся слева. Там сиделипредставители многочисленного немецкого землячества, явившиеся поддержать своюкоманду.