ни фотографии, ни вазы, ни сувенира, ни вышитой подушки. Ничего из того, чем остальные любят наполнять свои дома и обустраивать быт. Но человек без вещей оказывается также человеком без внутренней жизни. Он так же пуст, как его квартира. Почти всю свою жизнь он провел в различных учреждениях, прежде чем в возрасте около семидесяти лет его поместили в эту муниципальную квартиру. Он никогда не был хозяином своей жизни. Никогда не заботился о себе. Как мог он найти то, что ему нравилось, как мог создать обстановку, в которой можно чувствовать себя комфортно? Не ощущая комфорта в своем доме, он не ощущал его и в своей жизни.

Миллер не только расспрашивал людей об их вещах – он также говорил с картинами, креслами и диванами о том, какую роль они играют в жизни людей. Какую силу человек, коллекционирующий марки, черпает в редких экземплярах, как передаются семейные традиции через вещи – будь то чайный сервиз или антикварные рождественские украшения. Кто окружает себя вещами, напоминающими о родителях, друзьях, путешествиях, собственной юности? Как переплетаются люди и вещи, как они формируют и определяют друг друга?

Миллер приходит к уверенному выводу, что его антропологический подход, учитывающий всепроникающую роль вещей в нашей жизни, позволяет понять жизнь отдельного человека лучше, чем традиционная психология.

Я долгое время не понимала, какую силу могут дать нам вещи. Я привозила из путешествий чашки, кувшины и корзины, расставляла их в своих комнатах, но сохраняла с ними довольно беспечные отношения. Они были рядом, но между нами царила тишина. Мы жили бок о бок, но вещи молчали. Может, я их не слушала?

Сегодня вещи, с которыми я живу, радуют и успокаивают меня. Хотя сперва может показаться, что они мне безразличны. Их можно трогать, можно переставлять, можно носить на теле, можно переносить из одной комнаты в другую. Подушка для спины, зеленая ваза с голубыми анемонами, которая вместе со мной переходит от стола к дивану на кухне, и оранжево-фиолетовый полосатый плед, согревающий меня то в постели, то на балконе. Когда я в отъезде, я могу думать о своих вещах и с нетерпением ждать встречи с ними. А поскольку мы принадлежим друг другу – я и мои вещи, – возможно, я с нетерпением жду и себя.

Вещи могут поддержать нас и вселить в нас смелость дышать, ведь то, что мы находим красивым, позволяет сделать глубокий и счастливый вдох сквозь большое и плотное полотно печали. Красивые вещи напоминают нам, что мы есть.

В своем эссе «Вложенное “я”» культуролог Андреас Герлах говорит об отношениях между людьми и вещами, близости между ними, важности мелочей в нашей жизни. Он резюмирует: «Некоторые предметы гораздо больше похожи на органы, чем на имущество».

Возможно, это преувеличение. Если мое сердце остановится, я умру. Когда разбивается моя любимая чашка, я бледнею. «Это была всего лишь чашка», – пытаюсь я себя успокоить. Но это была моя любимая чашка. Одна особенная, неповторимая чашка.

У многих моих вещей есть своя история, свое прошлое. Они жили где-то еще, прежде чем попасть ко мне. Иногда я прошу их рассказать эту историю жизни. Их красота утешает меня. Так же, как она утешала своих прежних владельцев.

Универсальная реакция

Красота – это жизненно важно.

Семир Зеки (р. 1940)

Нейробиолог, основатель и заведующий первой в мире кафедрой нейроэстетики в Университетском колледже Лондона Семир Зеки хотел выяснить, можно ли определить красоту с точки зрения неврологии. Вопрос беспокоил его еще и потому, что он был страшным коллекционером искусства, любовался им и жил с ним – как и его коллега, лауреат Нобелевской премии Эрик Кандель, который также исследовал нейронные эффекты эстетического восприятия.

Зеки хотел узнать, есть ли у мозга универсальная реакция на красоту. В ходе многочисленных экспериментов он обнаружил, что красота отзывается в орбитофронтальной доле нашего головного мозга.

«Когда люди испытывают эстетические переживания, в лобной доле головного мозга, за глазницами, где расположен наш так называемый эмоциональный мозг, активизируется область А1». Согласно его теории, в этой области мозга активируются стимулы, приносящие эффект, напоминающий радость от полученного вознаграждения. Мозг действительно нуждается в красоте.

Кстати, в Канаде врачи прописывают пациентам с депрессией посещение музеев, ведь красота искусства успокаивает разум, снижает уровень гормона стресса – кортизола – и повышает уровень гормона счастья – серотонина.

Но чем же являются мои глаза, воспринимающие красоту старинной картины в музее? Насколько они свободны в распознавании красоты? Нравится ли моим глазам то, что они видят, потому что их этому научили? Насколько сильно удовольствие видеть связано с условностями и социализацией? Возможно ли вообще видеть самостоятельно? Или мы ищем знакомое, чтобы классифицировать новое? «Это напоминает мне…», – часто говорим мы, как будто не можем видеть вне рамок памяти. Как будто мы должны быть уверены, что не выходим за грань привычного. Как будто испытываем страх перед изумлением.

В интернете сказано, что изумление – это эмоция, испытываемая при столкновении с неожиданным. Она сопровождается нейробиологическим состоянием возбуждения, состоянием внутреннего беспокойства.

Беспокойство, тревога – разве нам это нравится? Не спешим ли мы поскорее вернуться домой, к своему внутреннему равновесию?

Философия началась с удивления, любопытство возникло как его младшая сестра. Удивляющийся искал знания, все больше и больше знаний. Но если мы стремимся классифицировать то, что видим, с точки зрения того, что знаем, не лишаем ли мы себя удивления? Не блокируем ли мы свое мышление?

Истинная и подлинная

Красота – в глазах смотрящего.

Маргарет Вулф Хангерфорд (1855–1897)

Архаичное, на первый взгляд, стремление человека быть красивым проявляется на кладбищах и в палисадниках, на подоконниках и ступеньках, в шкафах, на полках и на грядках. Почти все мы хотим смотреть на то, что нам нравится. Будь то пресловутый олень над диваном, кучка садовых гномов в палисаднике или мой небесно-голубой заварочный чайник с блошиного рынка в Гамбурге. Дома мы создаем свой собственный мир, создаем свой собственный комфорт. Именно поэтому на стене рядом с входной дверью в баночках висят засушенные цветы, в остатках строительных блоков цветут анютины глазки, на двери красуется якорь, который я вырезала своими руками, а рядом с пустыми бутылками стоит примула. Люди переживают восторг от красоты, от того, что они находят красивым.

Красота – в глазах смотрящего. Ваш друг, например, обставляет свою квартиру хрустальными светильниками-лебедями и монструозными противно-красными креслами, потому что видит в них красоту, а ваш коллега называет свою возлюбленную красавицей, хотя другим она кажется пучеглазой.

Говорят, у каждого свой вкус. Однако дело не только во вкусе или стиле, но и в наших чувствах. В том, как мы общаемся сами с собой. Мы узнаем человека, когда видим то,