с тщательно собранными в сетку волосами, она сидела в своей красивой гостиной с видом на ту же реку, что была видна из окон нашего дома. Мне нужно было только пройти через большую лужайку и небольшой лес, чтобы оказаться у нее.

Может, мы и разговаривали не так часто, но мне нравилось сидеть на маленьком табурете рядом с ее креслом. Иногда мы просто смотрели вместе на реку, иногда занимались рукоделием. Я научилась у нее вышивать и подарила родителям елово-зеленую салфетку. Она заняла свое место на розовой чайной тележке, в которой подавали завтрак в спальню родителей. Каждое утро, перед тем как одеться, отец звонил в колокольчик, стоящий у двери в спальню. Так кухарка понимала, что пора опустить яйца в кипящую воду на четыре с половиной минуты, а чуть позже вместе с горничной погрузить на тележку тарелки и чашки, ножи и ложки для яиц, масло и колбасу, подняться с этой тележкой по белой лестнице с серым ковром и вкатить ее в спальню родителей. Вкусное варенье не покидало спальни родителей и хранилось в маминой прикроватной тумбочке (рядом с Библией). Потому что вкусное варенье было только для родителей, а не для детей и прислуги.

Я завтракала в буфете, маленькой комнатке рядом с кухней. Я сидела за столом одна. В одиночестве часто проходили и обеды – когда я поздно возвращалась из школы, а мама уже дремала.

По воскресеньям я иногда завтракала с бабушкой. Ее кухарка, Дора, пекла дрожжевые булочки, чарующий аромат которых вот уже почти семьдесят лет ассоциируется у меня с заботой. Аромат растекался по дому, собирался на лестнице, поднимался на второй этаж, просачивался в мой воскресно-радостный нос, а затем и в память, где бережно хранится и по сей день. Я до сих пор ищу булочки, которые будут пахнуть так же приятно, как булочки Доры.

Каждый находит свою красоту, каждый находит свое утешение.

Знаменитый британский военный фотограф и летописец человеческих страданий Дон Маккаллин, побывавший во Вьетнаме и Биафре, на гражданской войне в Ливане и Северной Ирландии, в Чаде, Камбодже, Афганистане и многих других странах, фотографировал красоту в родном Сомерсете – английскую сельскую местность и натюрморты. Цветы и фрукты, грибы, раковины улиток, восточные бронзовые фигурки, украшенные ветками бузины. В одном из интервью он сказал, что так ему удается компенсировать ужас того, что ему довелось увидеть в своей жизни.

Бразильский фотограф Себастьян Салгаду, получивший в 2019 году премию Мира немецких книготорговцев, тоже искал красоту после встречи с шокирующей нищетой, страданиями и бедами, увиденными им, например, среди старателей на бразильских золотых приисках или среди голодающих людей в регионе Сахель. В течение восьми лет он путешествовал по всему миру, фотографируя пейзажи с их растениями, животными и людьми, которые еще не успели стать жертвами так называемой цивилизации. Салгаду заботится о красоте планеты.

Вместе со своей женой Лейлой Салгаду он посадил два с половиной миллиона тропических деревьев на своей семейной ферме в Бразилии, создав из степной местности лес, который затем передал государству в качестве национального парка. Возглавляя Институт Земли (Instituto Terra), он продолжает бороться за восстановление лесов.

Вместе с сыном Салгаду – Жулиану – Вим Вендерс снял великолепный документальный фильм, рассказывающий о путешествиях Салгаду и о созданном им национальном парке. «Соль земли» – фильм, который разорвет ваше сердце на части и заставит его опять вырасти – в новом великом лесу.

Джорджия О’Кифф (1887–1986), одна из самых значительных и, как мне кажется, самых завораживающих художниц прошлого века, провела много времени в Нью-Мексико, где открыла для себя новую красоту: «Однажды я нашла в пустыне белые кости и забрала их себе домой. Эти кости помогают мне выразить всю необъятность и красоту нашего мира. Они кажутся мне более живыми, чем сами животные; указывают на что-то, что живет в пустыне, хотя она безжизненна и неприкосновенна – и при всей своей красоте не знает пощады».

Ее угнетающе яркие рисунки костей и скелетов выглядят почти сюрреалистично. Лазурное небо просвечивает сквозь дырявые, бледные тазовые кости. Скелеты сохнут на бело-желтом песке. В мертвых глазницах свернулись розами омертвевшие ткани.

Англичанин Уильям Моррис, живший с 1834 по 1896 год, посвятил себя красоте в период индустриализации. Во времена безжалостных страданий он основал движение «Искусства и ремёсла», ставшее предтечей модерна, а также придумал множество самых прекрасных, самых жизнерадостных орнаментов для тканей и бумаги, которые производятся и сегодня наряду с мебелью ручной работы.

Красота и человеческое изящество – именно так Моррис отвечал на вызов, брошенный миру загрязняющими воздух трубами, нищетой, эксплуатацией и бесправием.

Самая важная поддержка

Красота вещей существует в сознании, которое их созерцает.

Дэвид Юм (1711–1776)

Ощутите утренний бриз, порадуйтесь рассвету. Отдайтесь красоте, которая есть тайна, свобода, жизненная сила, стремление, мятеж, вызов, защита. Возможно, без красоты мы бы действительно деградировали. Ведь без нее мы бы не были частью мира, который дарит, который разрывает цепи и освобождает. Смотрели бы на все узким, бычьим взглядом – взглядом тех, кто боится жизни.

Красота как философский вызов несет в себе великую силу, но еще больше ее в простом повседневном счастье. Когда мы ищем ее, все вокруг считают нас немного наивными. Как будто красота – это буржуазная прихоть или эзотерическая чушь. Молодая женщина изумленно качает головой, когда видит, в какой восторг ее муж приходит от моих свечей, цветов, пестрой солянки на столе. Вокруг него сувениры, привезенные мной из путешествий: разноцветные чашечки из Мексики, свеча-маяк с острова Хиддензее, маленькие деревянные вертушки из магазина игрушек в Мюнхене, ракушки с пляжа на Лонг-Айленде, маленький парусник, который я сама сделала из камней, дерева и ткани, подаренной мне замечательным букинистом с Рюгена.

«Они делают меня счастливым», – говорит мужчина.

«Я и не знала, что ему нравится что-то подобное», – удивленно говорит его жена.

Как-то осенним вечером за моим столом сидела расстроенная подруга. Женщина невероятной житейской мудрости, она пыталась справиться с чередой внезапно обрушившихся на нее несчастий, могучие фигуры которых заслоняли собой малейшую надежду на спокойствие и безмятежность.

Но как сопереживать проблемам, с которыми, к счастью, мне не пришлось столкнуться? Чтобы не выдавливать из себя неубедительные вздохи, я делала то, что делаю в совершенстве. Накрыла на стол: сервировала его марокканскими тарелками, старыми бокалами и серебряными столовыми приборами с блошиного рынка. Разложила тканевые салфетки с великолепными цветочными мотивами. Курица карри удалась на славу, вино было превосходным.

Подруга ела и, казалось, не чувствовала вкуса. Пила она тоже без удовольствия. Ее язык онемел от горя. Она была охвачена гневом.

Внезапно она встала из-за стола и подошла к цветам, которые я поставила в неглубокую вазу. Она снова и снова