что мой собеседник, наклонившись, орет мне на ухо. Именно в это мгновение певец на маленькой эстраде устраивает соревнование между хрипящими динамиками, звук которых вызывает вихри табачного дыма и своими голосовыми связками.

— Одна тут отдыхаешь?

— Да! — ору я в ответ.

— Что? — он наклоняется, пытаясь поймать хотя бы мизерный привкус моего голоса. У Мумеда все как обычно. Полное помешательство. Воздух можно резать ножом. Адовы вспышки света бьют по глазам. Толпа народа теснится плечом к плечу и все пытаются говорить одновременно. Кажется, еще мгновение и тебя раздавит. Все копаются в унитестерах, курят и орут. Сидящая у меня за спиной девка, пятый раз заказывает бухлишко, пихая меня локтем. Кажется ей осталось немного, до того момента пока она упадет и уснет. Кто-то протискивается к стойке, задевая сумочками, одеждой, телами. По мне, самое подходящее место, чтобы собраться мыслями, сосредоточиться внутри себя.

— Клаус! — представляется мой собеседник. — А тебя как зовут?

— Беатрикс! — надрываюсь я и смеюсь, понимая, что он ни фига не услышит. Все-таки он забавный. В короткой черной куртке с капюшоном, под которой видна белая майка. Нос набекрень, выцветшие глаза. Такие же линялые как у Томашека. Еще один «доброволец». Свет мазербомб осветляет радужку, делает ее светло серой. Мы сидим за старой стойкой в пятнах, по которой в такт музыке бегут белые пятна. И я пью за его счет. Мне одиноко и у меня вагон и маленькая тележка мыслей.

— Чем занимаешься, Бетрикс? — огромные руки в шрамах обнимают стекло высокого стакана. Я смотрю на своего собеседника снизу вверх. Все «добровольцы» огромные как медведи и у всех как один странные движения, будто они двигаются по скользкому льду. Каждый раз пару мгновений, задумываясь перед тем-ка сделать шаг. Эту задержку в долю секунды очень сложно уловить, но мне все очевидно. Я выкупаю даже самого скрытного «добровольца» за пару мгновений.

— Беатрикс! — поправляю я, хотя на сто процентов уверена, что он не разберет. — Работаю в Городском парке!

Последнее он слышит, потому что исполнитель своего, наконец, добился. Посадил связки и теперь может только тоненько сипеть, вытаращив глаза.

Городском парке? Удивляется Клаус и говорит, что там водятся здоровенные крисы. Пожав плечами, я сообщаю, что крис там реально дофига. Причем любых размеров. Он пораженно смотрит на меня, словно работа на этой помойке, что-то из ряда вон выходящее.

Да-да, милый! Я делаю глоток из бокала, в котором плещется какая-то приторная гадость. Беатрикс бывала и не в таких тараканьих дырах. В моей Мусорной Долине вампкрабы выскакивали из нор и могли высосать тебя досуха за пару секунд. Конечно же, я заливаю, искренне потешаясь над собеседником, у вампкрабов нет хоботков, и максимум что они могут сделать: это разорвать тебя на части, чтобы потом сожрать.

— А ты что делаешь? — на всякий случай ору я, хотя певец с отрешенным видом сидит, привалившись к динамику из которого продолжает доноситься металлический лязг и скрежет. Слава Матушке, на сегодня он закончил. Поймав глазами его взгляд, я салютую бедолаге спиртным, спасибо, друг! В ответ он утирает пот со лба и грустно смотрит. Ему платят за то, что он корячится на сцене, и сегодня Мумед точно зажилит часть гонорара. Вычтет пару кредитов за возможность гостей поговорить.

— Цветы! Выращиваю цветы!

— Цветы? — переспрашиваю я и смотрю на руки собеседника и с сомнением хмыкаю. Руки настоящего цветовода. На левой совершенно очевидно оборваны сухожилия. Безымянный палец и мизинец висят как подбитое крыло у вороны. Заметив мой интерес, он смущенно прячет ладонь. Очень точное попадание, прямо между пястными костями, в перебитых сухожилиях я прекрасно разбираюсь. Случалось, что принцесса Мусорной Долины наваливала за воротник жадным вонючкам посмевшим покуситься на ее богатства. Перед глазами мелькают размытые фигуры в пестром тряпье, дубинки в крови, копья, посохи в клубах порохового дыма и магия с визгом выискивающая свободное тело. Мы с Ва с хохотом мечемся в общей свалке, нам страшно и весело одновременно.

— У меня небольшая лавка на Пятой кольцевой, — бормочет Клаус и отхлебывает спиртное. Судя по покрасневшему лицу и блеску глаз, он уже основательно набрался. — Цветы на любой вкус.

Цветы. Он выращивает цветы. Где-то в глубине моей души пахнут горькие ноготки, и светит красное солнце, когда — то я прекрасно плела венки. Себе и Фогелю. Еще дорогому дракончику. Помню, Ва с удовольствием их жевал, заявляя, что цветы лучшая закуска к морковному с’мгончику. Впрочем, по большому счету, для чешуйчатого все лучшая закуска к гнилушке. Все, до чего он может дотянуться: кролики, рыцари, сколопендры, павуки. Любая вещь, которой можно набить чешуйчатое брюхо.

— И как они у тебя цветут? Тут же нет солнца, — пытаю я. В ответ Клаус делает недоуменное лицо. Цветут?

— Ну, они выбрасывают бутоны, потом раскрываются, — поясняю я. — Они разноцветные! И прекрасно пахнут!

Он никак не может взять в толк. Икает и мотает головой. Цветы вовсе не то, что он понимает. После долгих разговоров становится ясно, что он просто выращивает растения в горшочках. Так, чтобы можно было поставить в комнате для красоты. Как по мне, это самое бесполезное занятие на свете. Впрочем, по-видимому, не здесь. Кроме колючек в Городском Парке и плесени на улицах из растительности ничего. Только дождь, стены из бетона и лихорадочные лица местных обитателей, в глазах которых уснула надежда.

Никогда не подозревал, что растения могут цвести, утверждает Клаус, это поразительно! Я киваю и отпиваю глоток из стакана. Это еще что, милый! Ты с ума сойдешь, если узнаешь всю правду о прекрасной Беатрикс. Пусть даже магия Мусорной Долины на поверку оказалась полным фуфлом, все эти заклинания, колдунские приблуды, рьяная вера в настоящие чудеса. Все это пошло прахом, разбившись о сырой бетон Нижнего города. Допустим, мой любимый колдун Фогель был прав, когда с пеной у рта доказывал, что магии не существует. И что мы с чешуйчатым непроходимые тупицы. Одно остается непреложным фактом: я обняла Штуковину и, наверное, умерла и теперь хочу вернуться домой. И это никак не объяснить.

Напротив меня, за стойкой теснятся подсвеченные бутылки с разноцветным бухлишком. Единственные цветные пятна тут в сером бетоне. Если не брать во внимание подстерегающие на каждом углу рекламные мониторы. Надоедливое электрическое пламя, бьющее из темных сырых трещин местной жизни. Подстерегающее