тебя, стоит тебе хоть чуточку расслабиться. А ведь там, откуда я свалилась, все было совсем не так. Целые разноцветные поляны, красный плющ, обвивающий все, куда может дотянуться, стрекот насекомых, зеленые берега Оранжевой реки. В моем сознании вспыхивают картинки. Штуковина. Пыль. Обтрепанные баронские воинства под тряпками штандартов. Мы там сильно воевали, кажется. И кажется я победила. И кажется — наделала самых героических дел. Моя прошлая жизнь, калейдоскоп несвязанных картинок, в котором начинает угадываться слабый смысл.

— Ты их прямо так видела? — удивляется Клаус, я перевожу на него взгляд.

— Конечно, дорогой, как тебя сейчас.

— Невероятно!

— Ну, ты же не всегда был цветоводом? Ты же был в других местах? Разве там не было цветов? — смысл понятия «доброволец» я прекрасно понимаю. Мой собеседник мрачнеет. И нехотя кивает. Да, он бывал в других мирах.

— И что там? — интересуюсь я. Он задумчиво рассматривает батарею бутылок за стойкой, словно именно в этот момент выбирает, которая станет его следующей целью. Матушка, еще один задумчивый неудачник, которому судьба подкинула неприятностей! Приходится вывести его из паралича, толкнув рукой в плечо. Что там?

— Там, все совсем другое, — скупо бросает он. На самом деле он был в трех местах, но нигде не видел цветов. Только горелую землю, грязь и воронки, выкопанные снарядами. В первых двух даже было солнце, но от этого эти миры не были лучше, чем Нижний Город с постоянным дождем. В третьем стояла постоянная темень. И с неба сыпался пепел.

— Я мало что помню, — извиняется мой собеседник, — нас выбрасывали из Окон. Местные грузили по нам из всего, что только могли достать. Это был полный капец! Я видел, как одному оторвало ногу, сразу после выброски, ты не представляешь, как он вопил!

— Из Окон? — переспрашиваю я, затаив дыхание.

Ну, Окна, все их так называют, как они называются по науке, он не знает. «Добровольцу» вообще не положено много знать. Все, что ему известно, что местные нарываются на конфликт и их нужно склонить к миру. Послать миротворцев. Так им объяснили, по крайней мере. Слава железному Густаву он вернулся почти без потерь и теперь может заниматься тем, что ему по душе. По нему видно, что он не хочет разговаривать на эту тему, да и вообще он пришел к Мумеду снять веселую не замороченную девчонку. Я лицемерно поддакиваю, но выруливаю разговор в прежнее русло. Прежде всего, меня интересуют Окна и Машины. Видно, что от керосина у моего огромного собеседника развязался язык и клянусь бородой Матушки, этот шанс я не упущу.

— А как вы попадали в Окна?

— Они там! Там тренировочные лагеря и трансМашины для пехоты и техники.

Я рассматриваю палец, устремленный в потолок и соображаю. Штуковины там, наверху и мне просто необходимо туда попасть. Правда, зачем, я пока не имею ни малейшего понятия. Что я буду делать с этими прозрачными медузами с разноцветными огоньками во внутренностях, мерцание которых напоминает ток крови? Обниму ближайшую? Прижмусь к ней как теленок к матери?

Штуковины. В голове начинает пульсировать тревожный сигнал. Наши разговоры в общем шуме не расслышать, но темы у них довольно опасные. Тут, в Нижнем Городе принято держать язык за зубами, если дело касается «добровольцев», конфликтов и трансМашин. Это правило я усвоила с первого дня знакомства с Томашеком, который неожиданно запнулся, отвечая на мой глупый вопрос о том, как он попал в другой мир, и подозрительно поинтересовался, зачем мне это нужно? В тот момент я сделала глупое лицо и сумела съехать с темы. Но прекрасно запомнила ту грань, через которую не следовало переступать. Чтобы не наделать глупостей в совершенно незнакомом мире, бедняжке Беатрикс приходится быть очень осторожной. «Добровольцы» тут что-то вроде отверженных, попешки хватают случайных бедолаг и отправляют в МК. Миротворческий корпус, это официальное название. Местные обитатели шарахаются от вернувшихся, как от больных.

Итак, трансМашины или Штуковины, я кошу глаза на цветовода. Если мой собеседник вдруг вообразит, что сболтнул лишнего, беды не миновать. И самое лучшее, что может случиться: на меня настучат попешкам, гори они в аду. Но Клаус просто достает сигу и прикуривает, инстинктивно прикрывая огонек зажигалки огромными ладонями. Еще одна привычка, явно показывающая кто мой собеседник на самом деле.

— Будешь? — предлагает он мне.

Когда-то я уже пробовала курить, и мне не понравилось, но сейчас я киваю, давай. Все равно воздух у Мумеда такой, что от сиги не будет ровно никакого вреда. Первая затяжка, судорожный уголек на конце бумажного цилиндрика. В горле першит, но в голову словно вступает что-то темное и успокаивающее. Именно Фогель дал мне первый раз затянуться сигой. Мы сидели в тени у Штуковины, привалившись к ней спинами, пили холодное белое и пели. Пели? Я пытаюсь вспомнить, настойчивый грохот динамиков у сцены немного мешает.

Мы пели с Фогелем. Орали во все горло, потому что в тот момент были готовы умереть. Что же мы пели? В моем сознании милые серые глаза под беззащитными женскими ресницами. Колдун смеется и смотрит на меня. Его теплые губы на моих губах.

В прошлый раз, когда я был трезв, чувак,

Мне было херово,

Это было худшее похмелье в моей жизни,

Всю ночь скотч, и шесть гамбургеров,

Пара сиг на завтрак — и только тогда я в порядке,

Ведь если ты хочешь жить круто,

Если хочешь жить круто,

Ты должен жить на крепкой, крепкой выпивке,

Крепкий, крепкий керосин!

Крепкий, крепкий керосин!

Мои пальцы неосознанно отбивают ритм. Пара сиг на завтрак. Я затягиваюсь и медленно выпускаю дым, с кончика сиги отваливается столбик пепла. В задумчивости, я упускаю из виду, что мой собеседник мне что-то говорит.

— Что, милый?

— Пойдем ко мне? — предлагает он, язык у него еле ворочается.

— Могу проводить тебя домой, — говорю я, улыбаясь, Клаус смотрит в мои глаза. Становится понятно, что сегодня ему не обломится, просто он выбрал не ту цель и это ему не нравится. Пауза затягивается. Я собираюсь, приготовившись показать все, чему научилась в своих владениях. Что-нибудь не совсем убойное. Но к моему удивлению, он кивает. Да. А то