Насколько вообще Ирзамир опасен и страшен для людей?

Наверное, достаточно…

Вот только даже несмотря на то, что несчастная брошенка не выполнила договор, а значит, он теперь недействителен, ее душу все равно получит бес: девушка совершила самоубийство. Смертный грех.

Черт! Бесполезно.

Я поднялась с кровати, надела майку с шортами и спустилась вниз, прихватив с собой ноутбук. Если уж не могу уснуть, то займусь чем-нибудь полезным.

Костик с Ксенькой спали. Ксюха, как обычно, раскинувшись звездой на кровати, а ее брат, по своей привычке — в плеере, с орущим в ушах Гнойным.

Я забрала у ребенка айпод, накрыла, как обычно, Ксеню одеялом и тихо выскользнула из их комнаты. Почему-то на миг ледяной кулак снова сжал внутренности.

Из комнаты Кита, вопреки ожиданиям, не доносилось ни звука, а вот Стас с Крюгером нашлись внизу, в холле.

Парень сидел в кресле, глядя в окно, мешок с костями лежал у его ног. Пес лениво повернул в мою сторону вытянутую лисью морду, как только услышал шаги на лестнице.

— Чувствуешь? — тихо спросил Стас, так тихо, что первые несколько секунд я думала, что мне показалось. Пальцы крепче сжались на перилах, идеально-гладкое из-за тысяч рук и миллионов прикосновений дерево приятно грело.

— Да. Что это? — спросила, все-таки спускаясь.

— «Калифорния», — просто пожал плечами призрак, как будто удивленный моей непроницательностью. Хотя, конечно, он был прав, я должна была понять сразу. — Она говорит с тобой.

— Я слышу ее дыхание, — пробормотала, делая еще шаг. Из приоткрытых штор на пол падал тусклый, но мягкий свет от фонаря, мерцая тепло-оранжевым, превращая паркет в апельсиновую кожуру.

Отель редко разговаривал, еще реже «просыпался» вот так вдруг, и поэтому это не могло не настораживать. И этот ледяной кулак — это тоже «Калифорния». Она о чем-то предупреждает. Вот только я никак не могла понять, о чем именно… Чувство тревоги было каким-то странным, как неизбежность, грустная, но… не отчаянье, не печаль, не горе… Просто грусть и чертова неизбежность.

— Что это может быть? — спросила, кладя ноут на столик возле лампы, вставая на колени рядом с креслом, чтобы почесать за ухом Крюгера. Пес вздохнул, фыркнул мне в ладонь мокрым носом, вызвав легкую щекотку.

— Что угодно, — покачал Стас головой.

— У меня такое ощущение, что ничего нельзя изменить.

— Да.

— Почему тогда она говорит? — собственный голос звучал на удивление спокойно. Я смотрела на полупрозрачный призрак, ждала ответа и думала о том, что надо выдать парню новый браслет: старый ведь он порвал. Нехорошо, когда постоялец без браслета.

— Предупреждает, чтобы ты была готова. А может…

— «Может» что?

— У нее не выходит сдержаться. Может, ей надо рассказать кому-то, — снова пожатие худых плеч. Тоже спокойное, хотя, по идее, тема должна была вызывать тревогу у нас обоих.

— Тебе нужен новый браслет, — пробормотала я, чтобы, скорее всего, сказать хоть что-то.

Парень кивнул, а я поднялась и прошла за стойку.

— Ты принесла ноутбук… хотела поработать? — тоже, наверное, лишь для того, чтобы не молчать, спросил Стас.

— Да. Я говорила, что веду переписку с голландцами по поводу близнецов. От них давно ничего не было слышно, хочу дернуть, — я копалась за конторкой, в поисках книги: Стаса надо было перезаписать, чтобы он снова стал полноправным постояльцем. Свет включать почему-то не хотелось, и я шарилась в темноте.

— Ты не виделась с их матерью?

— Нет, — покачала головой. — Совет по-прежнему запрещает, она все еще нестабильна, — вздохнула. — И мне с каждым разом все тяжелее и тяжелее объяснять это мелким. А, по словам Саши, в последнее время ситуация ухудшилась.

— Насколько?

— Ну… — я оторвалась от своего занятия, — Нина снова пыталась отключить их от аппаратов.

— Хреново, — дернул головой парень.

— Да. Саша говорит, что надо увеличивать дозу седативных и таблеток, которые они ей дают, чтобы внушить, что детей еще можно вернуть. Они все быстрее теряют свое действие.

— Ксюше и Косте плохо, — непонятно зачем озвучил Стас.

— Я знаю, — наконец-то тяжелая книга была извлечена из-под вороха бумаг. — Я пытаюсь решить вопрос. Голландцы должны помочь.

— Хорошо бы.

— Уффф, — сказал Крюгер, словно ставя точку в этом нелегком разговоре. Он начал медленно приобретать черты себя настоящего — челюсть съехала немного вбок, помутнели глаза, появились первые проплешины. Около четырех, значит.

Я сделала шаг из-за стойки, намереваясь все-таки переписать мальчишку, и подскочила на месте из-за слишком громкого звонка телефона.

Не бывает хороших новостей в четыре утра.

Трубку брать не хотелось. Но проклятый аппарат продолжал истерически надрываться, грозя перебудить всех домашних. Стас укоризненно смотрел на меня. Я не шевелилась.

— Бери телефон, Мара, — поднялся он на ноги. — Давай.

Нет.

Я потянулась к черному куску пластика, медленно, как во сне, нажала на кнопку, поднесла трубку к уху.

— Мара? — голос Элисте. Напряженный, немного растерянный голос Элисте.

— Говори.

— Климова погибла. Разбилась два часа назад на машине, не вписавшись в поворот. Ее душу забрала Лиза.

Сердце грохнуло пару раз в горле и замолчало, слышнее стал голос «Калифорнии», я опустила руку, нажимая отбой, вернула телефон на базу, не сводя взгляда с хмурого лица Стаса.

И что теперь? Что будет теперь?

Не вписалась в поворот…

Куда она вообще, мать ее, ехала? Ночью? В дождь? Одна?

Злость, как вспышка рванувшей в руках петарды, как удар молнии в трухлявый пень… Черт…

Мысли пусть и ворочались медленно, но были на удивление ясными. Вдруг вспомнилась собирательница, ее фигура в проеме двери «Калифорнии», ее выражение лица.

А ведь Эли знала, знала все еще до этого момента. Когда она уходила, она… она выглядела виноватой. Она знала. Не могла не знать. Списки у всех собирателей одинаковые. Они самостоятельно распределяют души между собой. И ничего мне не сказала… Только выглядела виноватой…

Сердце все еще молчало. Молчал Стас.

Что дальше?

— Мара? — раздалось с лестницы, заставив обернуться так резко, что волосы хлестнули по лицу. — Что-то не так…

Нет!

Ярослав Волков

Мы были близко!

Ну, по крайней мере, так казалось.