против дома по Четвертой Римской дробь Пятнадцатая Арабская. Под окнами моей мамы.

Я прошлась по квартире.

Папа сидел в своей комнате и что-то читал.

Почему-то меня это одновременно рассмешило и разозлило — ну сколько можно читать? Сколько книг можно сбрасывать в этот бездонный колодец, который все равно останется пуст, потому что на дне колодца есть такой маленький ручеек, который уносит все эти книги неизвестно куда. Наверное, по каким-то подземным руслам обратно в море. А в море рыбаки вылавливают их сетями, сушат и отдают обратно в книжные лавки. А там папа их снова покупает и опять читает — бросает в тот же самый колодец. Мне вдруг показалось, что он прочитал не десять тысяч книг, как он хвастался, а всего штуки две или три. Вот так, по кругу. А может быть, тут вообще нет никакой разницы.

Это мне уже казалось в полусне.

Я как будто глазами видела этот колодец, летящие туда книги, рыбаков, которые вылавливают книги из моря, и своего папу, который бросает их снова в колодец, — это все уже мелькало передо мной, когда я лежала в своей комнате поверх покрывала, прикрыв глаза и засыпая.

Меня разбудил скрип двери.

На цыпочках вошел Фишер. Я совершенно не удивилась, не подумала — где папа, где Генрих, как он смеет входить без спросу, и вообще. Я села на кровати, поправила прическу и сказала:

— Как хорошо, что вы пришли. Где вы пропадали столько дней?

— Ох, дорогая Адальберта! — сказал Фишер. — Столько суматохи. Едва разобрались.

— Даже интересно, как вы там разбирались?

— Ничего особенного. И ничего страшного. Уверяю вас, никто не выносил труп частями в саквояже и не топил его в реке. Обыкновенная полицейская волокита. Разве что чуть дольше обычного. Но вы нам задали задачу… Хотя и помогли, конечно.

— Нет, не я! — Я даже стукнула кулаком по кровати, на которой сидела. — Вы что? При чем тут я? Это какой-то агент тайной полиции. Меткий стрелок. Читайте газеты, там все написано. Но не в том дело. Фишер, у меня к вам серьезный разговор. Давайте сразу и начистоту. Я готова поработать на тайную полицию самое маленькое один раз, а может, и больше. Если надо будет. Кайзеру надо или вам лично — без разницы. Мы, наемные убийцы, — народ бесхитростный, веселый и исполнительный. Пиф-паф — и все дела. Вы говорили, что вас беспокоит этот итальянский князь и что вы хотели бы, чтобы я, значит, его… Да? Да?

— Да, — сказал Фишер.

Обожаю людей, которые на такие вопросы отвечают быстро и прямо!

— Отлично, — сказала я. — Но услуга за услугу.

— Слушаю вас внимательно. — Фишер посмотрел мне в глаза.

Я увидела, что он действительно слушает меня очень внимательно.

— Фишер, — начала я, — вы адвокат и все можете. Вы адвокат, а значит, умный человек. Кроме того, вы человек сильный и решительный.

— Вы мне трижды или даже четырежды льстите, дорогая Адальберта, — сказал Фишер.

— Прекратите, — я оборвала его. — Давайте коротко. Фишер, есть ребенок. Он еще не родился. Он пока еще в животе у одной моей знакомой. Я хочу, чтобы у этого ребенка в жизни все было хорошо.

Фишер пожевал губами и сказал:

— Нет ничего проще. Вам нужно только договориться с вашим папочкой. Он выдает вам некий капитал. Вы кладете этот капитал в банк на имя ребенка. Или на имя его матери, если вы ей так сильно доверяете. И все. Все это можно оформить в течение двух-трех дней.

— Фишер, какой вы скучный, — упрекнула я. — Я это и без вас знаю. Чтобы положить деньги в банк, а перед этим выпросить их у папы — для этого не нужен адвокат. Фишер, у меня к вам серьезный разговор, а вы все время виляете. Фишер, посмотрите на меня внимательно. У меня нелепая фигура, почти совсем нет груди. А если сменить прическу, а к прическе одежду? Фишер, сделайте меня мальчиком. Пусть меня зовут Адальберт-Станислав Тальницки. Унд фон Мерзебург, разумеется. Вернее, теперь уже безо всякого «унд». Просто фон Мерзебург, я же буду мальчик.

— Что я должен для этого сделать? — испуганно спросил Фишер.

— Ничего особенно страшного, — сказала я. — Ничего, что выходило бы за рамки адвокатской профессии, со всеми присущими ей фокусами, ну, вы сами понимаете… Поменяйте документы: украдите метрическую книгу в церкви, замените там нужный лист. Ну и что-нибудь еще, откуда я знаю? А может, и этого не надо. Изготовьте мне метрическое свидетельство и заграничный паспорт на мужское имя.

— И что потом? — спросил Фишер.

— Да ровным счетом ничего, — я пожала плечами. — Дальше я сама. Вернее, сам. Поеду в другой город или лучше в Швецию, куплю там домик, ну и все.

— А что скажет ваш отец? Что скажет ваша мать?

— Маме на меня наплевать, — объяснила я. — А папу можно убедить в чем угодно.

— И зачем все это? — спросил Фишер.

— Адвокаты не должны задавать таких странных вопросов. — Я уже начала терять терпение. — Если вы очень недоумеваете, самое большое, на что вы имеете право, это повысить гонорар. Не бледнейте так. Не вращайте глазами. Эти действия трудно назвать противозаконными.

— Подлог! — возразил Фишер.

— Это даже не подлог! — объяснила я. — У подлога есть какая-то цель. Какой-то злостный умысел. Например, присвоение чужого имущества. Сокрытие преступления и так далее. А это просто наклонность характера.

— Нет! У адвоката есть еще одно право — отказаться. Я никогда не занимался такими странными, такими абсурдными, такими, уж извините, безумными вещами. Но не это главное, — продолжал Фишер. — Я знаю, зачем вам это нужно. Вы хотите стать мужчиной и жениться на Грете Мюллер. Вы хотите, чтобы ребеночек, которого она прижила от повара, носил вашу фамилию. Честное слово, глупо. Если вы так влюблены в эту девицу, положите на ее счет капитал. Наймите для нее квартиру, давайте ей деньги, покупайте ей одежду, принимайте участие в воспитании ребенка. Ведите себя как добрая тетя. Никто слова дурного не скажет. Наоборот, все будут в восторге. «Ах, какое большое сердце у Адальберты Тальницки!» Но не сходите с ума.

— Хочу! — сказала я.

— Нет! — ответил Фишер. — Нет, и еще раз нет. Но не потому, что я так озабочен нравственностью. Не потому, что мне непосильно выписать вам фальшивую копию метрического свидетельства или подменить первоначальные документы. Ах, Адальберта, в нынешнем мире все можно сделать за деньги.

— «Le veau d’or est toujours debout! — запела я. — Ха-ха-ха-ха! On encense! Sa puissance d’un bout du monde à l’autre bout! [22]Тарам-пам-пам!» — Ну, значит,