А сама Грета, усевшись на какую-то матерчатую в цветочек сумку, сидела посредине комнаты. Она была в длинной бесформенной юбке, шерстяной кофте и плотно повязанной косынке, из-под которой самую чуточку выбивались ее чудесные золотые волосы.

Я подбежала к ней и села на пол напротив нее.

— Здравствуй, — сказала я.

— Здравствуйте, барышня, — отозвалась Грета без особого выражения.

— Как быстро ты приехала, — сказала я. — Честное слово, я даже не думала, что это будет так быстро.

— Опять я все неправильно сделала, да, барышня?

— Что ты! — сказала я и положила ладонь на ее сцепленные руки, которыми она обнимала свои колени. — Просто день рождения у меня будет еще, дай вспомнить, через пару недель. Я не ждала, что ты приедешь сегодня. Но я очень рада. Правда, правда!

— Они, барышня, так сказали, что им удобнее сейчас. Потому что им не было приказа ждать, — объяснила Грета, — а второй раз за мной ездить — лошадей загонишь. Они так сказали.

— Дураки! Но знаешь, Грета, дураки бывают очень полезными. Вот, например, сейчас! Как хорошо, что ты приехала раньше. Я правда очень рада. Я правда хочу, чтобы ты была у меня на дне рождения.

— Спасибо, барышня! — Грета покраснела и улыбнулась.

Наверное, она только что начала верить, что это не какой-то непонятный и обидный барский каприз, а что ее на самом деле позвали в гости.

— Что ты! — сказала я и добавила совсем неуместное, но приятное для нее: — Это тебе спасибо, что ты приехала.

— Я как увидела конверт, так прямо обомлела! А как раскрыла — глазам не поверила. Чтоб такой барин, ваш папаша то есть, вот так, по-благородному, меня пригласил!

— Ну, вот видишь, как хорошо! — сказала я, обернулась и спросила у Генриха: — А что вообще тут такое происходит? Никак не пойму, что тут делается?

— Девице Мюллер готовят кровать, — еще раз объяснил Генрих.

— Так, так, — сказала я недовольным голосом. — А вот это чьи лежаночки?

Я нарочно сказала так, презрительно искривив губы, и показала на две застеленные кровати.

— Чье это? — повторила я.

— Я, право, не знаю имен, барышня, — терпеливо сказал Генрих, — но, кажется, это горничные или уборщицы, точно не знаю, не наши, но кого-то, кто живет наверху, — и он показал пальцем на потолок. — Вы же знаете, барышня, кто живет в цокольных квартирах? — Ах, как вежливо и необидно выразился Генрих: не «подвальные» и даже не «полуподвальные», а «цокольные». — Прислуга и живет. Вот наша Минни тут тоже живет, — он махнул рукой, показав куда-то вбок, — но у нее отдельная комнатка. Хотя иногда ночует наверху.

Ага. Минни иногда ночует наверху? Проговорился, дружочек! Даже интересно, с кем она, так сказать, делит свой ночлег? Ночное, тысячу извинений, ложе? С тобой? Раз нет гувернантки, приходится жить с горничной? Бедняга, какое падение! Но ведь Минни девица, она себя для мужа бережет, она мне это раз пять повторяла, когда я ей советовала в выходной день пойти погулять по Эспланаде или зайти в кафешантан. Значит, врала. Все врут, когда же я к этому привыкну, наконец? Значит, она оставалась ночевать с Генрихом? Или… Или? Ах, нет, не может быть, только не это! Ах, ах, ах, какой ужас! (Я засмеялась в уме.)

Но после того, что я на днях услышала от мамы, меня уже ничего не могло удивить и ошарашить. Касательно папы, я имею в виду.

В другой раз я бы, конечно, прицепилась к словам «ночует наверху» и хорошенько допросила Генриха.

Но сейчас мне было не до того.

— Так, так, — сказала я Генриху, подымаясь с пола. — Видите ли, мой дорогой друг, девица Мюллер, — и тут я положила ладонь на голову сидящей на своей сумке Греты, — глубокоуважаемая девица Мюллер в данный момент не является прислугой. Она — моя гостья. Поэтому жить она будет наверху, в нашей квартире.

— Ой, что вы, барышня! Что вы, барышня! — заголосила Грета, но я слегка похлопала ее по макушке ладонью и жестом велела ей встать.

— У тебя много с собой вещей? — спросила я.

— Вот эта сумка и все, — сказала она.

— Отлично, — сказала я. — Эй, кто-нибудь, — обратилась я к мужикам, мастерившим кровать, — будьте так любезны дотащить эту сумку на второй этаж! И бросьте возиться, нам все это разнадобилось. Спасибо за работу. Вам заплатят.

— Не беспокойтесь, — сказал Генрих, — я помогу.

Когда мы шли наверх, я заранее репетировала скандал, который я устрою папе, если он только посмеет возразить. Но папа, очевидно, почувствовал мое настроение и поэтому с легкостью согласился, что Грета будет жить в комнате, которая осталась от госпожи Антонеску и в которой уже два года, считайте, никто не жил.

— Вот, — сказала я Грете. — Располагайся. Минни постелит тебе постель. Минни, будьте любезны, — обратилась я к горничной, которая стояла в дверях.

— Я сама, барышня, я сама справлюсь, — сказала Грета.

— Значит, Минни принесет тебе простынки и наволочки и подушки тоже, — сказала я.

Потому что на кровати госпожи Антонеску подушек не было, и вообще ничего не было — кровать была просто застелена плотным покрывалом поверх матраса.

Минни была очень недовольна таким оборотом дела — тем, что ей приказывают прислуживать неизвестно кому. Она тут же почуяла, что эта непонятная Грета Мюллер, даже если и сподобилась стать гостьей безумной барышни Тальницки, — все равно она гостья особая. Особая в дурном смысле слова, то есть явно не принадлежащая к сословию господ.

Клянусь вам, у прислуги какое-то поразительное чутье на высших и низших, на тончайшие градации богатства или знатности, или того и другого вместе. Никакой джентльмен — завсегдатай салонов и клубов, никакая придворная дама или светская львица не сможет так точно определить место человека на лестнице богатства и знатности, как лакей или горничная.

Покажите лакею двух старичков в одинаковых фраках. Таких вот древних дедушек с седыми усищами и бакенбардами. Для нас, обыкновенных аристократов, это просто такие же люди, как мы, люди нашего круга, и все тут. Но любой лакей тут же увидит и поймет, что вот этот старичок — министр в отставке, принят при дворе и обласкан кайзером, но совсем не богат, и отец его был прапорщик, выслуживший дворянство, а вот тот старичок — барон, тесть нашего посла в Англии и владеет землями в Трансильвании — и, значит, ему надо подавать поднос со сладостями раньше, чем отставному министру. Как им это удается, я не знаю.

Ну, как бы то ни было, Минни, она же Милли или Мицци, тут же поняла, что за птица Грета Мюллер,