В Комиссию Уоррена, возглавляемую председателем Верховного суда, входили некоторые из самых многоопытных юристов страны. Они знали о юридической важности сохранения улик в деле об убийстве президента Соединенных Штатов. Тем не менее они практически без рассуждений санкционировали возврат написанного от руки предполагаемым убийцей письма ценной свидетельнице, которая это письмо и предоставила Комиссии.

После этого Комиссия Уоррена цитировала в своем отчете документ, которым уже не располагала, чтобы завуалировать сфальсифицированное письмо Освальда, предназначенное для того, чтобы подставить Советы. Но, поскольку оно оставило слишком явный след, письмо в советское посольство в конечном счете угрожало раскрыть заговор ЦРУ как против президента Кеннеди, так и против Советского Союза.

Насколько реальной была угроза использовать убийство президента Кеннеди для оправдания нападения на Кубу и Советский Союз?

Если снять шоры, которые надела на нас Комиссия Уоррена, то можно увидеть, что письмо, отправленное в советское посольство, имело целью привязать Советы и кубинцев к убийству президента Соединенных Штатов. Это была очевидная тактика двойного заговора в духе «победитель получает все»: один замысел – убить президента, который готов вести переговоры об окончании холодной войны, и другой, с дальним прицелом – воспользовавшись сфальсифицированным доказательством, показать, что СССР и Куба несут ответственность за это убийство, оправдав, таким образом, решение нанести упреждающие удары по этим коммунистическим странам.

С самого начала пребывания в должности президента на Кеннеди давили, чтобы он принял решение о нанесении превентивного ядерного удара по Советскому Союзу. Хотя такая «выигрышная стратегия» оставалась сверхсекретным военным приоритетом, давление на Кеннеди с требованием утвердить ее было настолько сильным, что истину почувствовал даже монах в тишине монастыря в Кентукки.

Всю первую половину 1962 г. когда Карибский кризис становился все ближе, Томас Мертон делился своими интуитивными догадками о нарастающей опасности нанесения Соединенными Штатами превентивного удара со всеми, до кого мог дотянуться. Эта тема многократно звучала в его распечатанной на мимеографе книге «Мир в постхристианскую эру», которую он разослал множеству друзей (в том числе Этель Кеннеди). В этой пророческой книге он писал: «Нет никакого сомнения в том, что на момент написания этих строк самым серьезным и крайне важным шагом в политике Соединенных Штатов является это неопределенное, но растущее убеждение в необходимости превентивного удара»{1163}.

С холмов Кентукки Мертону удалось верно разглядеть ситуацию в Вашингтоне: Объединенный комитет начальников штабов действительно давил на молодого главнокомандующего Джона Кеннеди, настаивая, чтобы он поддержал стратегическую необходимость первого удара. Впервые эта тема была поднята летом 1961 г., на совещании Совета национальной безопасности. Обсуждавшиеся вопросы сохранялись в тайне до тех пор, пока в 1994 г. с документов совещания не сняли гриф «совершенно секретно». Экономист Джеймс Гэлбрейт, сын друга Кеннеди, посла в Индии Джона Кеннета Гэлбрейта, был одним из авторов статьи, в которой на основании только что рассекреченного документа разоблачался план нанесения первого ядерного удара, проталкиваемый высокопоставленными военными{1164}.

На совещании СНБ 20 июля 1961 г. генерал Хики[67], возглавлявший в Объединенном комитете начальников штабов подкомитет по общей оценке обстановки, представил план внезапного ядерного удара по Советскому Союзу «в конце 1963 г. после периода обострения напряженности»{1165}. Среди других выступающих с планом упреждающего удара были генерал Лайман Лемницер, председатель Объединенного комитета начальников штабов, и директор ЦРУ Аллен Даллес. Военный советник вице-президента Линдона Джонсона Говард Беррис написал меморандум для Джонсона, который не присутствовал на заседании.

Согласно меморандуму Берриса, президент Кеннеди поднял ряд вопросов по представленному докладу об упреждающем ударе. Он спросил, каковы оценки ущерба для СССР в результате упреждающего удара, его последствия в случае осуществления в 1962 г. и сколько времени американским гражданам придется прятаться в убежищах от радиоактивных осадков после такого удара{1166}. Хотя меморандум Берриса представляет ценность с точки зрения раскрытия плана первого удара, в нем нет упоминания о крайне негативной реакции Кеннеди. Мы впервые узнаем об этой реакции из устного рассказа Розуэлла Гилпатрика, заместителя министра обороны при Кеннеди. Гилпатрик так описал внезапное завершение совещания: «В конце концов Кеннеди поднялся и вышел прямо на середине обсуждения, и на этом все закончилось»{1167}.

Возмущение, которое Кеннеди испытывал на этом заседании Совета национальной безопасности, также описывается в книгах, написанных Артуром Шлезингером – младшим, Макджорджем Банди и Дином Раском{1168}. Ни один из них, однако, не говорит, что причиной возмущения стало то, что участники заседания сосредоточились на обсуждении первого удара. Авторы описывали заседание в самых общих чертах: «общая оценка обстановки, ежегодный брифинг по “судному дню” с анализом вероятности ядерной войны» (Шлезингер){1169} или «обычный формальный брифинг по оценке всеобщей ядерной войны между двумя сверхдержавами» (Банди){1170}. Однако как бы ни ужасала Кеннеди всеобщая ядерная война, его демонстративный уход был ответом на более конкретное зло в собственных рядах: американские военные лидеры и лидеры ЦРУ пытались заручиться его поддержкой в реализации плана нанесения ядерного удара по Советскому Союзу.