или других ближайших объектов. Теперь это была непросветная дымка, похожая на туман, которая медленно тянула к ним свои мертвые руки, постепенно обнимая и захватывая, заставляя еще теснее прижиматься друг к другу. И если бы не алхимия Аньи, которая что-то сделала с сорванными ей аконитом и космеей, так что теперь они издавали яркий дневной свет, то их давно бы уже поглотила эта чернота. Букеты полевых цветов освещали им путь, словно настоящие факелы, но даже их света было недостаточно, чтобы полностью разогнать плотные тени. Феликс мог видеть лишь на несколько шагов перед собой, ориентируясь по хвосту впереди идущей лошади. К середине ночи нечеловеческие крики Джели утихли, и теперь они ехали почти в полной тишине, что только усиливало тревоги Феликса, ведь ему стало казаться, что он остался совершенно один в этом беспроглядном мраке. Из-за переутомления, сознание маленького вора начало ослабевать, и его стало клонить ко сну. Несколько раз он бил себя по щекам и дергал за волосы, чтобы остаться в сознании и не упасть с лошади. Ощущение, что за ними неустанно следят, никуда не пропало, и было бы сейчас совсем безрассудно поддаться силе сна, пусть даже и в седле. Уставшее сознание Феликса начало играть с его мироощущением, заставляя слышать звуки, которых не могло тут быть. Несколько раз ему мерещился шум моря, а затем грубый, похожий на скрип тяжелых бревен, звук. Когда же ночь пошла на убыль, Феликс некоторое время слышал монотонные молитвы, а затем все прекратилось. Лишь когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы его лучи могли согреть землю, Эскер объявил об остановке.

— Боги прокляли этот день. — проговорил Феликс, когда проснувшись, пошел проведать страдающего Джелу. Наемник все еще находился в глубоком бреду, а его руки были полностью покрыты кровавыми узорами, будто какими-то ужасными татуировками. Эскер вместе с Аньей склонились над ним, изучая страшные отметины, и зачем-то царапая их на куске коряги, которая лежала рядом. По мнению Феликса, это выглядело бессмысленным, и куда больше пользы приносил Серафиль, который, достав свой экземпляр Книги Эрна, снова читал неслышные молитвы. — Ему разве не нужно перевязать раны? — спросил Феликс у Эскера, когда тот провел кусочком смоченной ткани, чтобы стереть запекшуюся кровь с символов. — Если в кровь попадет зараза, то это только усугубит ситуацию.

— Это не поможет. — сухо ответил наемник, снова принявшись царапать по бревну метательным ножом. — Нам нужно понять, кто именно за нами охотится, и что им нужно.

— А разве это не ясно? — спросил Феликс, ощущая, как к горлу подступает тошнота от вида исполосованного Джелу. — Кто как не сам дьявол мог нанести на его тело эти богомерзкие отметины?

— Все гораздо проще, чем тебе кажется, Феликс. — ответил Эскер, изучая новые знаки на кровоточащих руках. — Пусть это и богохульные ритуалы, но они проделаны руками человека. По крайней мере мы можем быть спокойными за душу Джелу, так как ей точно ничего не угрожает.

Феликсу было трудно поверить в то, что такое кошмарное и черное колдовство, или чтобы это ни было, могло быть сотворено обычными людьми. Солнце уже вовсю орошало землю своими теплыми лучами, но Феликс чувствовал лишь холод и липкий страх. Ощущение чужого присутствия теперь не покидало его и при свете дня.

— Зачем вы переносите эти символы на дерево? — спросил он, чтобы разбавить наступившую тишину и почувствовать себя хоть как-то причастным к спасению Джелу от мучительных символов.

— Мы должны понять, кто именно их наслал. — повторил Эскер. — Племена пиктов отличаются друг от друга так же сильно, как пес отличается от кота. Как и у никсов, у них есть множество различных тотемных рун и сигилов, которыми они клеймят жертв. Если мы поймем, кто именно за нами охотится, то сможем лучше обдумать дальнейшие действия. Возможно, нам удастся договориться.

— Как можно договориться с теми, кто насылает такие безумные страдания? — сокрушенно проговорил Феликс, сжав руки в кулаки. — А что будет, если договориться не удастся?

Феликс увидел, что прежде чем ответить, Эскер быстро переглянулся с Аньей, взгляд которой был полон хладнокровной решимости и злости.

— Тогда мы напомним этим крысиным детям от чего их предки так трусливо убегали, поджав свои плешивые хвосты. — злобно прошипела старуха, размалывая в маленькой ступе лепестки полевых цветов.

Весь следующий день они провели на одном месте, давая лошадям отдохнуть, а когда наступила ночь, снова двинулись в путь. На этот раз Анья подготовилась более тщательно, и за место полевых цветов путь им освещали простые фонари, но куда более яркие, чем обычно. Разукрашенные драгоценными символами, они издавали настолько сильный свет, что пришлось обмотать их тряпками, чтобы лучи шли лишь в одну сторону и не слепили глаза. Теперь шум моря и скрип досок сопровождал их почти постоянно, и Феликс даже начал привыкать к нему. Время от времени к Феликсу подъезжали Дэй или Синох, и каждый раз интересовались его состоянием. Это сильно расстраивало маленького никса, и в конце концов он попросил направить их сочувствие на Джелу, который теперь был под постоянным присмотром Аньи и Серафиля. Была ли это алхимия, или ему помогли искренние молитвы немого наемника, но Джелу больше не извивался и не кричал звериными голосами. Теперь он все время проводил в лихорадочном состоянии, и лишь изредка приходил в сознание. В эти редкие моменты Феликс слышал, как он шепчет чьи-то имена, а затем переходит на ценебрийский язык, обрушивая проклятия и ругательства на трусливых шаманов пиктов.

Так прошло еще три дня. И только на четвертые сутки, когда они остановились рядом с каменистым холмом, в котором находилась глубокая пещера, Эскеру наконец удалось разузнать, кто именно за ними охотится. Это произошло рано утром, когда Феликс уже собирался ложиться спать после ночной стражи у костра. Он услышал непривычные для главы наемников грубые ругательства, которыми тот обычно не разбрасывался в таком большом количестве. Эскер всегда был сдержанным и строгим, но сейчас не смог удержаться от жесткого высказывания.

— Проклятая Дочь, и все святые безумцы! Это Изеул Исказитель. — прорычал он, ударив кулаком по краю телеги. — Только этого фанатичного ублюдка нам и не хватало!

— Кто это такой? — спросил Феликс, когда Эскер немного успокоился, приняв от Серафиля флягу с водой.

— Потерявший разум священник из Алгобсиса. — ответил стоявший рядом Рольф. — И ты быстрее изотрешь все свои зубы в пыль, чем сможешь договориться с этим песьим сыном. Удивительно, как в его обезумевшем разуме может сочетаться дикарская сущность пиктов и прожженная фанатичность Алгобсиса.

Феликсу совсем не понравился тот тон, с каким