было не столь однозначно, как у его отца. Он был то "союзником" Иоанна Бесстрашного, то "приверженцем" Карла Орлеанского. После 1418 года его семья переходила из лагеря Дофина в противоположный, вела переговоры с Бургундией и Англией, а самого герцога попавшего в плен при Азенкуре и умершего в Англии в 1434 году после почти двадцатилетнего заключения, обвиняли в двуличии, если не в измене…

В начале 1410 года Иоанн, который все еще был графом Клермонским, полностью перешел на сторону принцев-лигеров. И это было неудивительно, если учесть, что лидером лиги был не юный герцог Орлеанский, которому было всего шестнадцать лет, а могущественный герцог Беррийский. У Иоанна Беррийского в то время уже не было сыновей, зато оставались две дочери: старшая Бонна, вышедшая вторым браком замуж за графа Арманьяка, и младшая, Мария, в третьем браке ставшая женой Иоанна Клермонского…

Захват власти Иоанном Бесстрашным с самого начала имел для графа Клермонского катастрофические последствия: герцог Бургундский лишил его хорошо оплачиваемой должности Великого камергера Франции, которую король передал родному брату герцога Филиппу Неверскому…

Более того, как только началась гражданская война, подданные герцога Бурбонского поспешили показать ему, где находятся их интересы… Его графство Клермон-ан-Бовези было немедленно атаковано и захвачено как королевскими, так и бургундскими войсками. Карл VI пообещал жителям помилование (а мы знаем, что такое помилование в средневековой войне: избежание грабежей, изнасилований и ужасной резни, выжженной земли и разрушенных городов), если они подчинятся королю, то есть бургиньонскому правительству. Жители долго не раздумывая согласились и отреклись от своего герцога.

В Божоле военные действия начались раньше. В 1409 году под предлогом феодальных разборок на страну напал савойский сеньор Аме де Вири, находившийся на содержании у графа Савойского и поддерживаемый Иоанном Бесстрашным. Это было простое предупреждение. Людовик Бурбонский был еще жив, и все шло к тому, что Иоанн Бесстрашный станет главой правительства. На местах все складывалось еще лучше. Ведь дела находились в руках герцогини Анны, которая не имела никакого отношения к вражде принцев. В разгар гражданской войны 1412 года она вела переговоры с Иоанном Бесстрашным и, более того, с местным представителем короля и его "министра", герцога Бургундского, королевским бальи Макона Аме де Вири. Между ними был заключен мир, который защитил регион Божоле от войн и набегов рутьеров.

В это же время герцогиня Анна вела переговоры об освобождении двух своих внуков, Карла и Людовика, одиннадцати и четырех лет, которые попали в плен при нападении на замок и находились в заложниках.

В этих условиях неудивительно, что в 1412 году герцог Бурбонский сблизился с герцогом Бургундским и договорился о браке своего старшего сына Карла с дочерью Иоанна Бесстрашного, Агнессой. Однако этот союз не стал постоянным, и на протяжении всей гражданской войны Бурбоны продолжали вести двуличную политику: герцог боролся с принцами, чтобы сохранить свое положение в Париже, королевскую благосклонность и свою долю из ресурсов монархии, а герцогини — вдовствующая герцогиня Анна Овернская (умершая в 1417 году) и герцогиня Мария Беррийская — проводили политику, продиктованную их подданными, и неустанно вели переговоры с позиции "воздержании от войны".

Случаи герцогства Бретонского и герцогства Бурбонского очень разные. Однако они позволяют по-новому интерпретировать гражданскую войну между арманьяками и бургиньонами. Это был уже не частный конфликт между принцами, а настоящая борьба за сохранение политической структуры Франции того времени, двойной структуры, поскольку существовали монархия и княжества, а подданные, согласие которых было необходимо для существования государства, разрывались между преданностью местному принцу и верностью монархии. Поэтому распри между арманьяками и бургиньонами, по-видимому, имели глубокие корни в той Франции, которая еще не обрела своего единства.

Структура противоборствующих партий

Структура противоборствующих партий также свидетельствовала о глубине раскола. Будь то арманьяки или бургиньоны, структуру этих партий можно разделить на три части: союз, который являлся техническим средством договорным или дипломатическим, в языке нашего времени нет эпитета для его обозначения, с помощью которого формировалась партия; "инфильтрация" в королевскую администрацию, как необходимый процесс для получения власти; и, наконец, распространение политической программы, которая укореняла партию в глубинных тенденциях французского политического общества.

Такова была суть Жьенского договора, заключенного принцами 15 апреля 1410 года, который был важен и тем, что стал отправной точкой гражданской войны, и тем, что связал вместе магнатов высокого ранга. Но и по форме, и по содержанию это был лишь один из десятков союзных договоров, которые заключались, возобновлялись, разрывались и предавались в ходе гражданской войны и на протяжении всего XV века. Здесь было все: напоминание о родстве (кровном, духовном или супружеском); клятва по традиции того времени (правой рукой положенной на Евангелии), обязательства оказывать союзнику политическую и военную помощь, давать советы и вредить врагам союзника (за исключением очень близких родственников, надежных союзников и, конечно, короля Франции); наконец, упоминание, которое не являлось чисто формальным, что союз заключается "ради блага, чести и выгоды короля, королевства и общественного блага". Был ли это союз частным, в котором важную роль играли родственные узы, или государственным, ничем не отличающимся от "международных" договоров, заключавшихся в то время? Именно здесь и кроется двусмысленность этого союза.

Инфильтрация сторонников той или иной партии в центральную администрацию не осталась незамеченной ни историками, ни современниками, которые прекрасно знали, что такой-то и такой-то камергер короля "принадлежал к партии монсеньора Орлеанского", а такой-то и такой-то парижский прево "принадлежал ко двору герцога Бургундского". Реформы 1409 года начались с чистки королевского финансового аппарата, который до этого состоял в основном из креатур герцога Беррийского, а затем последовали и многие другие. Во время гражданской войны, в зависимости от удачи той или иной стороны, одна чистка сменяла другую. Добрые люди, как писали хронисты не пренебрегавшие общественным мнением, особенно остро восприняли увольнение высокопоставленных офицеров, адмирала Франции, парижского прево и тем более коннетабля. Но головы катились и в других местах. В местной администрации смена правительств: орлеанисты, бургиньоны, дофинисты, арманьяки, снова бургиньоны — привела к настоящей круговерти бальи и сенешалей, которую местные жители считали настолько отвратительной, что и спустя десятилетия называли ее одним из главных бедствий гражданской войны.

Но стоит ли видеть в этом результат простой системы наживы, когда за каждой сменой правительства следовала череда перемен на местах? И стоит ли рассматривать королевских чиновников, продвигаемых или оставляемых на службе в зависимости от взлетов и падений гражданской войны, как безусловных сторонников принца, которому они были обязаны тем, что получили или сохранили свою должность? Все не так просто. История членов Парижского Парламента наглядно это показывает. В Парламенте, как и везде, были арманьяки и бургиньоны. Были советники, преданные герцогу Филиппу Бургундскому, которые в своих завещаниях заказывали для него мессы или выгравировали крест Святого Андрея на золотых монетах, хранившихся в их сундуках. Были и такие, которые ничем не хотели обидеть монсеньора Беррийского и, умирая, завещали одну из своих самых красивых книг этому страстному коллекционеру.

Почему же эти советники суверенного двора, столицы королевства,