время только определялась и проявилась во всей своей логической завершенности лишь несколько лет спустя. Пока же было ясно лишь то, что Иоанн Бесстрашный безуспешно пытается захватить контроль над чеканкой монеты, по крайней мере, в своих владениях, и монополизировать право выпуска денег, принадлежавшее королю. Кроме того, речь шла о том, чтобы получить в свои руки неисчерпаемый источник дохода, причем неоспоримый, поскольку при чеканке монет король, согласно обычаю, имел право получать прибыль, называемую сеньоражем. Таким образом, изменение валюты, особенно девальвация, для короля было делом выгодным, тем более что деньги поступали быстро, гораздо быстрее, чем налоги. Доход от девальвация, позволит отменить налоги. Так думали некоторые, причем совсем не демагоги. Кроме того, девальвация обеспечит более широкое обращение денег, оживит торговлю, будет выгодна наемным работникам и купцам, которым особенно мешали эды, чаще всего принимающие форму налога с продаж.

Итак, монетный дворы или эды? Из двух источников доходов государства партия бургиньонов выбрала первый, причем, разумеется, с серьезной экономией… Было ли это иллюзией? Возможно, но планы другой стороны — заставить платить налог тех, кто на это не соглашался, — казались в то время столь же нереальными. Нельзя заставить пить осла, который пить не хочет.

Силы будущего

Арманьяки и бургиньоны со своими вождями и войсками, со своими идеалами и иллюзиями не были двумя горстками различных людей, разжигающих бунт на деньги, украденные у короля. Они имели прочные территориальные и социальные корни, собственную экономическую базу и поддерживались двумя основными политическими течениям того времени. Таким образом обе партии были примерно равны по силе и способны на долгие годы разжечь пожар гражданской войны во Франции.

Но и та и другая партия имела одинаковые слабости. Им обоим не хватало средств: когда они переставали иметь доступ к королевской казне, им приходилось, для ведения войны, брать займы, продавать драгоценности и обращаться к англичанам. Иоанн Бесстрашный был очень популярен в Париже, и когда он торжественно въехал в столицу, народ на улицах тепло его приветствовал, но парижские буржуа, горячо поддерживавшие бургиньонов, были очень неприятно удивлены тем, что он сделал свой въезд по-истине королевским. Но он был лишь вождем группировки, а не королем…

Партия арманьяков имела свою мощную сеть в королевской администрации, и герцог Беррийский не стеснялся, когда речь шла о его интересах, оказывать давление на ведущих государственных деятелей. Но последние иногда сопротивлялись во имя чего-то большего, чем их личные интересы или устремления принца. Например, при дворе герцога Беррийского в Бисетре находился некий художник из Германии. Герцог захотел его вознаградить, при этом не слишком себя обременяя. И такая возможность представилась в 1408 году, когда богатая наследница одного из буржуа Буржа была выдана за этого художника замуж. Девочке было всего восемь лет и ни ее мать и ни семья не давали согласия на этот брак. Но разве это важно! Бурж находился в герцогстве Беррийском! Герцог забрал девочку и поселил ее в своем замке в Этампе. Но однажды у ворот замка, появился судебный пристав Парламента, прибывший "по справедливости за упомянутой девочкой". Ему отказались ее отдать. Парламент немедленно привлек к ответственности замковую стражу как "непокорную королю". Герцог Беррийский был могущественным магнатом, но над ним стояло суверенное королевское правосудие, к которому без колебаний обратилась семья маленькой Жилетты ле Мерсье. Но первый президент Парламента Анри де Мари был одним из людей герцога Беррийского, и принц этого не скрывал. Он написал Анри де Мари, "что станет преследовать его персону и имущество, если дело дойдет до иного завершения, чем он приказал". Дрогнула ли королевская система правосудия? Уступил ли президент Парламента? Нет, ведь за его спиной стоял Парламентский суд, членом которого он являлся и солидарность которого могла его поддержать. Анри де Мари заставил суд собраться за закрытыми дверями и зачитать письмо герцога. Последовало продолжительное совещание. Для переговоров с герцогом были посланы советники Парламента… В конце концов Иоанн Беррийский сдался. Иногда чувство собственного достоинства может одержать верх над грубой силой?

Король

Король, слуга государства, в первые годы гражданской войны был ничтожен по сравнению с могущественными партиями арманьяков и бургиньонов. Он был слаб и безумен. "Его разыгрывали как дурака". Это правда. Но он был королем. Принцы и их сторонники прекрасно это знали. Когда у них была в руках власть, они всегда утверждали, что действуют от его имени. И этот аргумент срабатывал. Они даже пытались применить его против всегда готовых к мятежу фламандцев. В 1411 году фламандцы отказались следовать за армией герцога Бургундского, когда тот их об этом попросил "так ласково, сняв с головы шаперон… смиренно сложив руки… называя их братьями, товарищами и друзьями самыми дорогими из всех, что у него есть на свете" и обещая полностью освободить их от налогов. Но в то же время парижский прево и эшевены надеялись склонить их к более веским аргументам. Они сообщили в Гент, что в этой войне они защищают не Иоанна Бесстрашного, графа Фландрии, а короля, своего государя, против мятежников, которые "хвастаются тем, что создадут нового короля во Франции".

Именно для защиты короля, а не Орлеанского или Бургундского домов крестьяне Иль-де-Франс взяли в руки вилы и косы. Именно к королю они пришли жаловаться на солдат, которые причиняют им столько вреда. Шествия, организованные парижским духовенством, не собирали бы такие толпы на улицах Парижа каждый день летом 1412 года, если бы они не молились и не пели псалмы за победу короля. За его победу и за его здоровье. И если толпы с каждой пятницей увеличивались, то не потому ли, что за столько лет болезни Карла они перестали отделять страдания короля от Страстей Христовых? Королевская харизма все еще действовала.

Король был безумен. Это правда. Но хотя приступы были частыми и длительными, тем не менее, у Карла были значительные периоды просветления. Тогда он возвращался к оборванной  болезнью линии своей политики: пусть между принцами произойдет прощение и примирение, пусть каждая группировка сложит оружие и распустит свои войска по домам. Пусть настанет мир и единство! В то время это были лишь красивые слова и добрые намерения, которые всегда используются при плохой политике. Но в сознании людей начинала укореняться мысль, что только король может принести стране мир и единство.

Король слаб, это все знали. Но не до такой степени, чтобы приглашать англичан. В 1411 году герцог Бургундский был недоволен тем, что ему пришлось призвать графа Арундела, с его наемными латниками и лучниками. Он хорошо принял кузена короля Англии, потому что граф, даже английский, — это граф, но скрыл от своего короля присутствие этих союзников в его армии. Со времени убийства Ричарда II и воцарения Генриха Ланкастера Карл VI люто ненавидел англичан. Об этом знали и в Париже, и по всей стране. Таким образом, зарождающееся национальное чувство было неразрывно связано с преданностью монархии.

Великие органы государственной власти

Представители партий проникали в королевскую администрацию. Это несомненно. Однако, будь