которых была постоянная нехватка наличных денег в обращении, парализующая торговлю, из-за дефицита драгоценных металлов, на королевских монетных дворах. Парижские менялы предпочитали спекулировать иностранной валютой, играть на колебаниях цен на золото и серебро или получать большие прибыли от производства золотых и ювелирных изделий, а не чеканить мелочь. В феврале 1409 года мэтр монетного двора выступил с четким заявлением: в Париже нет ни золота, ни серебра, все достается ювелирам поскольку монсеньор Беррийский и монсеньор Гиеньский сделали крупные заказы, как и король Сицилии.

Эти менялы не только держали в своих руках монетные дворы, но и доминировали в сфере кредитования. В гражданской войне они встали на сторону партии арманьяков. Потому ли, что герцоги Беррийский и Гиеньский были выгодными клиентами? А может быть, потому, что финансовая политика бургиньонов угрожала их интересам? Это мы увидим позже. Но в 1409 году они наотрез отказались поддержать первое бургиньонское правительство. Иоанн Бесстрашный уперся в серебряную стену.

В парижском филиале партии арманьяков ядро составляли финансисты. Но среди них были также государственные деятели и чиновники центральной администрации. На первый взгляд, это была довольно рыхлая группа. Здесь были остатки мармузетов, ставшие сторонниками герцога Орлеанского, а затем арманьяков. Были и люди, связанные с герцогом Беррийским, точнее, с его клиентурой. По сути, эти арманьяки королевской администрации не были людьми принца, даже если они были тесно или отдаленно с ним связаны и иногда пользовались его благосклонностью или разделяя его неудачи. Эта группа приобрела определенную самостоятельность и объединилась вокруг крупного государственного деятеля, пользовавшегося покровительством герцога Беррийского — Анри де Мари, первого президента Парламента в 1403 году и канцлера Франции в 1413 году. Но как бы он ни был силен, искусен и прочно укоренен в королевской администрации благодаря обширной сети союзов и родственников, Анри был лишь крупным государственным чиновником, а не принцем.

Партии арманьяков не хватало костяка. То же самое можно сказать и о ее политической программе, составленной, можно сказать, из обломков программы мармузетов. Несомненно, это была абстрактная конструкция, мало учитывающая социальные и экономические реалии того времени, но она, по крайней мере, была последовательной. Так что же осталось от великих идей мармузетов в программе партии арманьяков?

От идеи сильного государства остался только отказ от диалога с народом или, по крайней мере, с представителями важного для общества слоя населения. От идеи крепких финансов остались вводимые без согласия налогоплательщиков налоги. Поддержка групп государственных чиновников сменилась корпоративным духом и кумовством. Независимость институтов власти заменена невозможностью их контроля. В общем, существовало определенное представление о государстве, но обедненное и ожесточенное.

Кроме того, над партией арманьяков все еще висела тень нелюбимого Людовика Орлеанского. Ее членов, а тем более лидеров, подозревали в том, что они больше привязаны к идее монархии, чем к личности короля, короче говоря, в желании стащить корону с головы безумного государя. Противники арманьяков неоднократно обвиняли их в желании "сменить короля", "создать во Франции нового короля". Их возмущало, что в 1411 году арманьяки посмели захватить королевское аббатство Сен-Дени, взять в плен аббата, разграбить казну и хранившиеся там коронационные регалии, а также конфисковать орифламму (об этом свидетельствует письмо Карла VI от 14 октября 1411 года). Рассказывали даже, что дерзкий гасконец, граф Арманьяк, возложил королевскую корону на голову своего зятя Карла Орлеанского и заявил, что скоро сделает его королем Франции и коронует в Реймсе…

Партия бургиньонов

У партии бургиньонов был ярко выраженный лидер. Лидер настоящий и неоспоримый, который навязывал себя как своим многочисленным родственникам и клиентам, так требовательному Парижскому Университету и жителям городов. Суровые фламандцы, которых Иоанн Бесстрашный называл своими "добрыми друзьями", восставали против него не меньше, чем против своих предыдущих графов. Жители Парижа его боготворили. Когда он въезжал в столицу, все надевали крест Святого Андрея (знак отличия его партии) и шапероны его цветов. Было ли это следствием чрезвычайных обстоятельств? Были ли костры и крики "Ноэль!" по прибытии принца в Париж тщательно спланированы заранее? Это можно предположить. Но налицо были несомненные признаки привязанности парижан к человеку, которого они признали своим вождем. Никто не заставлял их называть своих сыновей в честь герцога Бургундского. Но в первые десятилетия XV века имя Иоанн (Жан), самое распространенное во Франции на протяжении долгого времени, стало еще более популярным.

Иоанн Бесстрашный был лидером, и в первую очередь лидером своей семьи. У него было семь законных детей, пять братьев и сестер, множество племянников и несколько бастардов. Все они женились и выходили замуж в интересах династии. Для Иоанна Бесстрашного шурины и зятья были либо верными союзниками, как Вильгельм, граф Эно, Амадей Савойский и граф Клевский, либо орудием власти, как Дофин Людовик Гиеньский и даже его сестра Мишель Французская, выданная замуж за старшего сына принца, будущего Филиппа Доброго. Вокруг этого центрального ядра группировались родственники и союзники, но прежде всего люди связанные с герцогом прочным союзным договором, такие как герцог Лотарингский или граф Намюрский, Эдуард Барский или Жак де Бурбон, младшие члены герцогских семей, имевшие связи с обоими враждующими лагерями, такие как глава самой младшей ветви Люксембургов Валеран, граф де Сен-Поль. Все они получали от Иоанна полную поддержку в своих начинаниях и солидную пенсию.

Гражданские чиновники и военачальники принца, чья поддержка партии бургиньонов вознаграждалась экстраординарными подарками, также получали значительные пенсии, как и чиновники, защищавшие дело принца в королевской администрации и не получавшие регулярных пенсий, но которым герцог делал подарки в виде бургундского вина. Это были поистине королевские подарки, поскольку речь шла не просто о нескольких бутылках хорошего вина, для распития в кругу семьи, а о целых бочках лучших вин, которые можно было продать по высоким ценам в Париже. Это были изысканные подарки, которые устанавливал личную связь между принцем и его сторонниками.

Если у партии бургиньонов был неоспоримый лидер, то и в войсках недостатка не было. Сторонники Иоанна Бесстрашного набирались в основном из его земель и сеньорий, из герцогства Бургундия и пфальцграфства Бургундия (Франш-Конте), а также из Фландрии, Артуа и других мест. Это были подданные принца, его "люди", как их называли в те времена. Но эта очень обширная территориальная база, выходила за пределы земель, принадлежавших лично герцогу. На пути из Парижа во Фландрию Пикардия, входившая в королевский домен, была полностью бургиньонской. Территория между Дижоном и Парижем с Сансом и Осером также перешла на сторону Иоанна Бесстрашного. Возникший таким образом комплекс земель определил зону влияния герцогов Бургундских. Она охватывала территории и города, которые по Аррасскому договору 1435 года перейдут под власть Филиппа Доброго.

Но это была и зона активной торговли, так из Бургундии во Фландрию через Париж шел винный путь. Все эти провинции, наряду с Бургундией, производившей ценнейшее вино и являвшейся крупным торговым центром, Парижем, политической столицей, и Брюгге, финансовой столицей, были связаны очевидными экономическими интересами. Те, кто "вставал на сторону герцога Бургундского", стремились не только к должностям, пенсиям или другим личным выгодам, но и следовали естественной привязанности подданного к принцу своей