– Курение вредит вашему здоровью, – сказал Люк. – Без всякого провидения можно сказать, что с вами будет, если не бросите.

«Дворники» автомобиля задвигались. Зажглись фары.

– Советую вам уехать, – сказал Тим. – Пока не поздно. Понимаю, вы злитесь из-за того, что произошло, но вы даже не представляете, как злятся эти дети. Они побывали в эпицентре.

Смит подошел к машине и открыл дверцу. Потом указал пальцем на Люка:

– Ты выдаешь желаемое за действительное. Мы все таковы, юный мистер Эллис. Со временем ты в этом убедишься. К большому своему огорчению.

Он тронулся с места, облако пыли из-под задних колес поплыло к Тиму и остальным… и свернуло, словно от порыва ветра, которого никто не ощутил.

Люк улыбнулся: даже у Джорджа не вышло бы лучше.

– Стоило бы от него избавиться, – деловито произнесла Энни. – Зарыли бы тело в огороде – места там навалом.

Люк покачал головой:

– Есть другие. Он всего лишь координатор.

– К тому же, – сказала Калиша, – тогда бы мы стали как они.

– И все равно… – мечтательно проговорил Никки.

Он не закончил фразу, но Тим и без телепатии угадал остальное: Было бы здорово.

2

Тим ждал, что Венди вернется из Колумбии к ужину, но она позвонила и сказала, что задержится. На следующее утро назначили еще одно заседание касательно будущего правоохранительных сил округа Фэрли.

– Господи, когда это кончится?

– Я почти уверена, что слушание будет последнее. Ситуация непростая, сам понимаешь, да еще чиновничья волокита тормозит дело. У вас все в порядке?

– Все отлично, – ответил Тим, надеясь, что не ошибается.

На ужин он сварил большую кастрюлю спагетти. Люк сделал соус болоньезе, Калиша и Никки вдвоем нарезали салат. Энни, как с ней это частенько случалось, куда-то исчезла.

Поели с удовольствием. Разговаривали, много смеялись. Потом Тим достал из холодильника торт «Пепперидж фарм» и понес к столу, как официант в мюзикле. Тут он заметил, что Калиша плачет. Ник и Люк обнимали ее за плечи, но утешительных слов не говорили (по крайней мере таких, какие мог бы услышать Тим). Лица у обоих были задумчивые, сосредоточенные, словно их угнетали собственные мысли.

Тим поставил торт на стол.

– Что стряслось, Ка? Ребята наверняка знают, а я – нет. Просвети меня.

– А вдруг он прав? Вдруг тот человек прав, а Люк ошибается? Вдруг мир погибнет через три года… или через три месяца… потому что мы его не защищаем?

– Я не ошибаюсь, – сказал Люк. – У них есть математики, но я соображаю лучше. Это не похвальба, а правда. А тема с магическим мышлением… Она и к ним относится. Они не хотят признавать, что были не правы.

– Ты не уверен до конца! – воскликнула она. – Я же слышу! Люкки, ты не уверен до конца!

Люк просто уставился в тарелку.

Калиша посмотрела на Тима:

– Вдруг они были правы хотя бы в одном случае? Тогда мы виноваты!

Тим ответил не сразу. Не хотелось думать, что от его слов в значительной мере зависит, как девочка проживет оставшуюся жизнь. Не хотелось взваливать на себя такую ответственность. И все же придется. Мальчики тоже слушали. Слушали и ждали. Тим не обладал экстрасенсорными способностями, но он был взрослым. Большим. Они ждали, что он скажет: под кроватью никаких чудовищ нет.

– Ты не виновата. Никто из вас не виноват. Этот человек приехал не для того, чтобы потребовать от тебя молчания. Он приехал отравить тебе жизнь. Не дай ему этого добиться, Калиша. И вы тоже. У нас как у биологического вида есть одна главная задача, и вы, ребята, ее выполнили. – Он двумя руками вытер слезы со щек Калиши. – Вы смогли выжить. Вы проявили смекалку и доброту. И сумели выжить. А теперь давайте есть торт.

3

Наступила пятница. Очередь Ника уезжать.

Тим и Венди стояли с Люком и глядели, как Ник с Калишей в обнимку идут по дороге. Венди должна была отвезти его на автобусную станцию в Брансуик, но все понимали, что Калише и Нику нужно немного побыть наедине. Проститься. И что они заслужили эти последние минуты вместе.

– Давай повторим еще раз, – сказал Тим часом раньше, после ланча, за которым Ник и Калиша почти не ели. Тим с Никки вышли на заднее крыльцо, а Люк и Калиша остались мыть немногочисленные тарелки.

– Незачем, – ответил Ник. – Я все усвоил. Правда.

– И все равно, – настаивал Тим. – Это важно. Из Брансуика в Чикаго, верно?

– Да. Автобус уходит сегодня в девятнадцать пятнадцать.

– С кем ты можешь говорить в автобусе?

– Ни с кем. Не привлекаю к себе внимания.

– А что потом?

– Звоню дяде Фреду с Военно-морского пирса[71]. Потому что там похитители меня высадили. На том же месте, где Джорджа и Хелен.

– Но ты этого не знаешь.

– Не знаю.

– Знаком ли ты с Джорджем и Хелен?

– Никогда о них не слышал.

– А что за люди тебя похитили?

– Не знаю.

– Чего они хотели?

– Не знаю. Загадка. Меня не трогали. Мне не задавали вопросов. Я не слышал и не видел других детей, вообще ни фига не знаю. Когда полицейские меня допрашивают, ничего другого не говорю.

– Правильно.

– В конце концов копы от меня отстают, я еду в Неваду и живу долго и счастливо с тетей, дядей и Бобби.

Бобби, брат Ника, в ночь похищения гостил у друга.

– А когда тебе скажут, что твоих родителей убили?

– Для меня это полная неожиданность. И не волнуйтесь, я буду плакать. Непритворно. С этим никаких проблем, поверьте. Давайте закончим уже!

– Почти закончили. Только сперва разожми кулаки. Вот эти свои кулаки, и те, что в голове, тоже. Дай себе шанс жить не только долго, но и счастливо.

– Не так это просто. – Глаза Никки блестели от слез. – Не так, черт возьми, просто.

– Знаю, – сказал Тим и рискнул его обнять.

Ник сперва просто терпел, затем тоже обнял Тима. Изо всех сил. Тим подумал, что это хорошее начало. И еще подумал, что мальчик выстоит, сколько бы вопросов ни задавали ему в полиции, как бы ни упрекали его в бредовости истории.

Больше всего Тим опасался за Джорджа Айлза – тот был известным говоруном и любителем приукрасить. Тим, впрочем, считал – надеялся, – что сумел убедить Джорджа: незнание – сила, с ним ты крепко стоишь на ногах. А добавишь что-нибудь сверху – полетишь кувырком.

Теперь Ник с Калишей обнимались возле почтового ящика в конце дороги, там, где мистер Смит укорял их шепелявыми словами, пытаясь заронить сознание вины в детях, которые всего-навсего хотели остаться в живых.