Под конец князь почти испугался и назначил генералу свиданиена завтра в этот же час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный и почтиуспокоенный. Вечером, в седьмом часу, князь послал попросить к себе на минуткуЛебедева.

Лебедев явился с чрезвычайною поспешностью “за честьпочитая”, как он тотчас же и начал при входе; как бы и тени не было того, чтоон три дня точно прятался и видимо избегал встречи с князем. Он сел на крайстула, с гримасами, с улыбками, со смеющимися и выглядывающими глазками, с потираниемрук и с видом наивнейшего ожидания что-нибудь услышать, в роде какого-нибудькапитального сообщения, давно ожидаемого и всеми угаданного. Князя опятьпокоробило; ему становилось ясным, что все вдруг стали чего-то ждать от него,что все взглядывают на него, как бы желая его с чем-то поздравить, с намеками,улыбками и подмигиваниями. Келлер уже раза три забегал на минутку, и тоже свидимым желанием поздравить: начинал каждый раз восторженно и неясно, ничего неоканчивал, и быстро стушевывался. (Он где-то особенно сильно запил в последниедни и гремел в какой-то биллиардной.) Даже Коля, несмотря на свою грусть, тоженачинал раза два о чем-то неясно заговаривать с князем.

Князь прямо и несколько раздражительно спросил Лебедева, чтодумает он о теперешнем состоянии генерала, и почему тот в таком беспокойстве? Внескольких словах он рассказал ему давешнюю сцену.

— Всякий имеет свое беспокойство, князь, и… особенно в нашстранный и беспокойный век-с; так-с; — с некоторою сухостью ответил Лебедев иобиженно замолк, с видом человека, сильно обманутого в своих ожиданиях.

— Какая философия! — усмехнулся князь.

— Философия нужна-с, очень бы нужна была-с в нашем веке, впрактическом приложении, но ею пренебрегают-с, вот что-с. С моей стороны,многоуважаемый князь, я хоть и бывал почтен вашею ко мне доверчивостью внекотором известном вам пункте-с, но до известной лишь степени и никак не далееобстоятельств, касавшихся собственно одного того пункта… Это я понимаю инисколько не жалуюсь.

— Лебедев, вы как будто за что-то сердитесь?

— Нисколько, ни мало, многоуважаемый и лучезарнейший князь,ни мало! — восторженно вскричал Лебедев, прикладывая руку к сердцу: — анапротив, именно и тотчас постиг, что ни положением в свете, ни развитием ума исердца, ни накоплением богатств, ни прежним поведением моим, ниже познаниями, —ничем вашей почтенной и высоко-предстоящей надеждам моим доверенности незаслуживаю; а что если и могу служить вам, то как раб и наемщик, не иначе… я несержусь, а грущу-с.

— Лукьян Тимофеич, помилуйте!

— Не иначе! Так и теперь, так и в настоящем случае! Встречаявас и следя за вами сердцем и мыслью, говорил сам себе: дружеских сообщений янедостоин, но в качестве хозяина квартиры, может быть, и могу получить внадлежащее время к ожидаемому сроку, так сказать, предписание, или много чтоуведомление в виду известных предстоящих и ожидаемых изменений…

Выговаривая это, Лебедев так и впился своими востренькимиглазками в глядевшего на него с изумлением князя; он всё еще был в надеждеудовлетворить свое любопытство.

— Решительно ничего не понимаю, — вскричал князь чуть ли нес гневом, — и… вы ужаснейший интриган! — рассмеялся он вдруг самым искреннимсмехом.

Мигом рассмеялся и Лебедев, и просиявший взгляд его так ивыразил, что надежды его прояснились и даже удвоились.

— И знаете что я вам скажу, Лукьян Тимофеич? Вы только наменя не сердитесь, а я удивляюсь вашей наивности, да и не одной вашей! Вы стакою наивностью чего-то от меня ожидаете, вот именно теперь в эту минуту, чтомне даже совестно и стыдно пред вами, что у меня нет ничего, чтоб удовлетворитьвас; но клянусь же вам, что решительно нет ничего, можете себе это представить!

Князь опять засмеялся.

Лебедев приосанился. Это правда, что он бывал иногда дажеслишком наивен и назойлив в своем любопытстве; но в то же время это был человекдовольно хитрый и извилистый, а в некоторых случаях даже слишком коварно-молчаливый;беспрерывными отталкиваниями князь почти приготовил в нем себе врага. Ноотталкивал его князь не потому, что его презирал, а потому что тема любопытстваего была деликатна. На некоторые мечты свои князь смотрел еще назад томунесколько дней как на преступление, а Лукьян Тимофеич принимал отказы князя заодно лишь личное к себе отвращение и недоверчивость, уходил с сердцемуязвленным и ревновал к князю не только Колю и Келлера, но даже собственнуюдочь свою, Веру Лукьяновну. Даже в самую эту минуту он, может быть, мог бы ижелал искренно сообщить князю одно в высшей степени интересное для князяизвестие, но мрачно замолк и не сообщил.

— Чем же собственно могу услужить вам, многоуважаемый князь,так как всё-таки вы меня теперь… кликнули? — проговорил он, наконец, посленекоторого молчания.

— Да вот я собственно о генерале, — встрепенулся князь, тожена минутку задумавшийся, — и… насчет вашей этой покражи, о которой вы мнесообщили…

— Это насчет чего же-с?

— Ну вот, точно вы теперь меня и не понимаете! Ах боже, что,Лукьян Тимофеич, у вас всё за роли! Деньги, деньги, четыреста рублей, которыевы тогда потеряли, в бумажнике, и про которые приходили сюда рассказывать,по-утру, отправляясь в Петербург, — поняли наконец?

— Ах, это вы про те четыреста рублей! — протянул Лебедев,точно лишь сейчас только догадался. — Благодарю вас, князь, за ваше искреннееучастие; оно слишком для меня лестно, но… я их нашел-с, и давно уже.

— Нашли! Ах, слава богу!

— Восклицание с вашей стороны благороднейшее, ибо четырестарублей — слишком не маловажное дело для бедного, живущего тяжким трудомчеловека, с многочисленным семейством сирот…

— Да я ведь не про то! Конечно, я и тому рад, что вы нашли,— поправился поскорее князь, — но… как же вы нашли?

— Чрезвычайно просто-с, нашел под стулом, на котором былповешен сюртук, так что, очевидно, бумажник скользнул из кармана на пол.

— Как под стул? Не может быть, ведь вы же мне говорили, чтово всех углах обыскивали; как же вы в этом самом главном месте просмотрели?

— То-то и есть, что смотрел-с! Слишком, слишком хорошопомню, что смотрел-с! На карачках ползал, щупал на этом месте руками, отставивстул, собственным глазам своим не веруя: и вижу, что нет ничего, пустое игладкое место, вот как моя ладонь-с, а всё-таки продолжаю щупать. Подобноемалодушие-с всегда повторяется с человеком, когда уж очень хочется отыскать…при значительных и печальных пропажах-с: и видит, что нет ничего, место пустое,а всё-таки раз пятнадцать в него заглянет.

— Да, положим; только как же это однако?.. Я всё не понимаю,— бормотал князь, сбитый с толку, — прежде, вы говорили, тут не было, и вы наэтом месте искали, а тут вдруг очутилось?