Годунов проворно шагнул вперед, вцепился ей в плечи,вздернул на ноги, сунул обратно в кресло. Беспощадно намотав на рукурастрепавшиеся косы, заставил закинуть голову и сунул в рот кляп, который,очевидно, был загодя приготовлен, потому что Борис выхватил его из-за пазухи.

Испуганные монахини завороженно смотрели на его красивое,смуглое, точеное лицо, искаженное такой жестокостью и злорадством, что сестрамХристовым почудилось, будто они воочию зрят тот страшный миг, когда человекомбезраздельно овладевает дьявол. Черты Годунова мгновенно стали прежними –спокойными и печальными, – однако он уже не отпускал волос женщины, держалкрепко, словно натягивал поводья уросливой лошади.

Черные фигуры вышли на середину храма, окружили кресло.Епископ из глубины храма напевно вопрошал, по собственной ли воле раба БожияАнна отрекается от мира, добровольно ли дает она обет строго соблюдать правилаиночества.

Ответа не дождался.

Годунов заглянул в лицо женщины и неприметно усмехнулся: онабыла без памяти.

Епископ, обеспокоившись, повторил вопрос, и Годунов громким,ясным голосом ответил:

– По собственной! По доброй!

Ничто не дрогнуло в щекастом, бородатом лице епископа, ичерез несколько минут Анница Колтовская исчезла с лица земли. Вместо нее вкресле пред царскими вратами полулежала смиренная инокиня Дария.

А еще спустя некоторое время сестра Дария окончательноотрешилась от мира, потому что была посвящена в схиму. Облаченную в черноеодеяние, покрытую куколем,[95] расшитым изображениями крестов, Дарию вынесли изхрама на руках стражники, потому что сознание милосердно не возвращалось к ней,и издали могло показаться, будто люди несут большую черную птицу, подбитую вполете.

Несли бывшую царицу – Анну Алексеевну.

Годунов поспешил вскочить в седло и погнал коня к Москве,даже не простившись с епископом и игуменьей. Ничто здесь, тем паче – дальнейшаясудьба Анницы, вернее Дарии, его более не интересовало. Гораздо большеволновала собственная участь, ибо последние дни он шел уже не по простомуболоту, из которого при удаче все же можно выбраться, а словно бы по змеиномулоговищу, подобному тому, на коем стоял некогда Казань-город, и не мог знатьнаперед, из-под которой кочки высунется плоская черная голова и тяпнетядовитыми зубами.

Игра, затеянная как бы наудачу, обернулась таки-ими переворотамив судьбах людей и даже державы, что Годунов продолжал ощущать некоторуюоторопь. Потер ладонью грудь против сердца, которое так и ныло от тревоги.Нынче ночью Борис не сомкнул глаз ни на миг, да и вообще мало кто спал водворце. Теперь голова у него была тяжелая, глаза зудели, и стоило коню перейтина мерную рысь, как начинало клонить в сон, поэтому Годунов непрестанно горячилскакуна, однако знал, что тот уже измучен и вряд ли выдержит обратный путь доМосквы. Ладно, добраться бы до ближней подставы, а там можно пересесть надругого. Главное – поскорее очутиться в столице!

Убийство рыжего охальника, который, конечно же, пробрался впокои с пособничества царицы, дабы заняться с нею блудом и опозорить государя,было только первым звеном в цепочке событий. Той же ночью, прямо с постели, былвзят и брошен в застенок Михаил Иванович Воротынский. Государь мигом вспомнил,кто пристроил рыжую Аннушку в услужение Анне Алексеевне, мигом сообразил, чтомстительный Воротынский все эти годы, оказывается, чаял расквитаться с ним забылую ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, измышлял каверзы и вотизмыслил-таки…

Какая же тварь гнусная! Отыскал где-то молодого юношу, навид бабоватого, переодел его в женское платье, провел к государыне. Вот,значит, какова была цена ее хворости! Супругу на ложе отказывала, а сама тайкомпринимала молодых полюбовников?

Чудилось, государь более всего был оскорблен не самойизменою, а именно сияющей молодостью красавчика, особенно – его могучей,просто-таки жеребячьей оснасткою. Воспоминание о восставшей плоти лишало ИванаВасильевича способности мыслить здраво и трезво. Впрочем, даже и в полубезумииего была своя логика, концы с концами сошлись удивительно точно, и ниБельскому, ни Годунову нечего было возразить. Другое дело, что возражать они ине особенно хотели… Бельский – по своей извечной осторожности иосмотрительности, Годунов – потому что один знал правду. Уж ему-то совершенноточно было известно, кто запихал в сундук рыжую придверницу, загодя сорвав снее сарафан и сорочку, кто провел переодетого в тот сарафан и сорочку рыжегоСеньку во дворец, привязав к его кудрям длинную косу, только вчера купленную уволосочеса в одном из базарных рядов на Красной площади. Уж, конечно, неВоротынский содеял все это!

Борису казалось, что каверза измыслена безупречно, осечкинигде произойти не может. И почти все шло точно по расчету. Государь оказалсяслишком потрясен и взбешен, чтобы задаваться какими-то вопросами и задавать ихдругим: он мгновенно расправился с предполагаемым полюбовником жены и отправилее в монастырь. Борис, правда, надеялся, что царь прибьет Анницу… Ладно, схима– та же могила, а запоздалых оправданий Христовой сестры Дарии теперь никто ислушать не станет. Может, она и вовсе помрет вскорости![96]

И еще на одну смерть надеялся Годунов. Очень, ну оченьхотелось, чтобы государь не поверил в невинность рыжеволосой плутни, которуюобнаружили голышом в сундуке. Втихомолку мечтал, что и ее поразит карающаядесница оскорбленного царя, и таким образом Анхен, сделав свое дело, исчезнет сдороги Годунова. Сей итог казался ему настолько очевидным, что, когда они сАнхен задумывали интригу и оттачивали ее подробности, чтобы все прошло безсбоев, безукоризненно, его порою оторопь брала, как это Анхен не чует для себясмертельной опасности. Конечно, она была хладнокровна, как лягушка: спокойно,без проблеска жалости обрекла на смерть своего рыжеволосого ухажера, который,видимо, был и впрямь совсем глуп и беззаветно предан ведьминой дочке. Но однодело – жертвовать чужой, неважной для тебя жизнью, и совсем другое – своей!Однако же Анхен не сомневалась в собственной безопасности. Видимо, крепковбились в ее головку предсказания ведьмы-матушки насчет участи царицы! Годунов,конечно, мысленно ухмылялся… Однако каково же было его изумление, когда подутро (Воротынский был уже схвачен, а сам Годунов готовился везти Анницу вТихвинский монастырь) царь велел Бельскому отыскать ту несчастную рыженькуюпридверницу, которая стала жертвой гнусных похотливых замыслов царицы, ипривести ее в государеву ложницу!