Он выпроводил девушку и стиснул руками виски, пытаясьостановить приступ головокружения. Вот и страх накатил в конце концов –обессиливающий, отнимающий разум… Ведь жирный, сластолюбивый, изнеженныйархиепископ новгородский – истинный предатель. А кто предал раз, предаст иснова – его даже пытать не понадобится. Леонид выложит все, расскажет обо всех,а в первую очередь – о дохтуре Елисее, потому что это ошеломляющее известиеотвлечет от него внимание палачей и заставит их немедля ринуться ловить архиятера.

Однако ловить – еще не значит поймать!

Бомелий быстрым шагом проследовал в потайную каморку, ключот которой хранился только у него. Это было его святилище, кабинет,лаборатория, где он смешивал лекарства и составлял яды, где был самим собою –ученым, а не политиком или шпионом! – отдыхал душою и телом. Прислуге вход былзаказан под страхом смерти, никто и не пытался соваться.

В одном из сундуков, вместе с толстенными фолиантами ирукописями, хранился дорожный плащ, вытащив который Бомелий поморщился иулыбнулся. Плащ оказался скромен, поношен, местами даже потерт, однако оченьтяжел – оттого, что в него были тщательно зашиты камни, монеты, ценные золотыевещи: практически все, что нажил государев архиятер за время службы царюмосковскому. Пышный дом на Арбате, сокровища мудрости – книги, громоздкие вещис собой не возьмешь, Бомелий по этому поводу и не страдал, зная, что вся эталюбовно собранная роскошь – истинный тлен, она недолго будет тешить его взор итщеславие. Плащ – вот истинная ценность, которая обеспечит ему путь к спасению.

Бомелий давно приготовился к бегству. По сути своей он вовсене был таким фаталистом, каким всегда представлял себя царю Иоанну, и притчу одвух лягушках, посаженных в горшок со сметаною, находил весьма поучительной.Как известно, одна из лягушек смирилась с судьбой, покорно сложила лапки ипошла ко дну. А другая все трепыхалась да трепыхалась, пока не сбила из сметанытвердое масло, опираясь на которое смогла выбраться из горшка. Так что плащ,подбитый драгоценностями и золотом, и был тем самым маслом, опираясь на котороеБомелий намеревался выбраться на родину.

Путь для себя он тоже определил – идти через Тверь на Псков,пробираясь к Белому морю, где теперь беспрестанно шныряют иноземные корабли.Россия вовсю торгует! Корабли приходят – и уходят. На одном из уходящихотплывет и Элизиус Бомелиус.

Он набросил плащ, вынул залежавшийся в сундуке свиток:загодя выправленная подорожная на имя старого и даже умершего слуги ИльиМесячного, надо только число вписать в оставленное пустым место. Забывчивостьподьячего стоила немало… Бомелий достаточно хорошо говорит по-русски, чтобысойти за русского, и все же говорить надо будет как можно меньше. Ничего,никаких сборов – припас на один день, какой он берет, отправляясь вАлександрову слободу. Все, что надо, купит в дороге. Он просто выйдет из дома,выедет из Москвы – и не вернется.

Однако вернулся – нет, не домой. В Москву вернулся.

Правильнее будет сказать, его вернули…

Псков огромен. Застенье, Запсковье, Завеличье, многообразиеторгово-постоялых дворов… Среди них русский путник Илья Месячный выбралпочему-то двор Немецкий, за которым велась особенная слежка.

Почему? Необъяснимая оплошность! Хотя такая ли ужнеобъяснимая? Кого боги хотят погубить, того они лишают разума. И звездыникогда не лгут.

Среди тех, кто проверял его подорожную, совершенно случайнооказался человек, по делам службы не раз бывавший в Москве и знавший государеваархиятера в лицо. Он не мог поверить глазам! Но когда подпороли подкладку плащаИльи Месячного, глаза у проверяльщиков и вовсе вылезли на лоб.

Очень может статься, Бомелию удалось бы откупиться: ушел быиз Пскова нищий, голый, босый, но живой и свободный. Однако, на его беду,примчал гонец из Москвы с приказом по всем заставам: хватать и держать беглоговора и разбойника дохтура Елисея Бомелия по обвинению в государевой измене.

Приказ был отдан лично царем Иваном Васильевичем – послетого, как ошарашенный удачею Борис Годунов явился к нему и сообщил, что тайныйагент ордена иезуитов Элизиус Бомелиус бежал из Москвы… клюнув на пустойкрючок, заглотив несуществующую приманку, ибо сообщение о захвате гонца вНовгороде было не чем иным, как ложью. Годунов ткнул слегой не глядя – и угодилпрямиком даже не в кочку, а в целый остров.

Таким образом, Анхен сделала дело, для коего была нанята. Итеперь с нетерпением ожидала платы за свои услуги.

* * *

Понурив голову, государь медленно шел по дворцовымпереходам. Борис Годунов и Богдан Бельский, сородичи-соперники, шли позади –как волки, след в след. Совсем поодаль тащились еще две темные фигуры, вкоторых с первого взгляда можно было признать иноземцев.

Обычно Бельский был говорлив: именно его незамысловатаяболтовня, под которой скрывался недюжинный ум, была особенно привлекательна дляИвана Васильевича, ибо действовала на его съежившуюся, изъязвленнуюдействительными и мнимыми страданиями душу, как припарка на болячку. Однакосегодня сердешный друг Богдаша помалкивал и, словно бы невзначай, мешкал,предоставляя право Бориске первым идти за царем. В случае чего, ему первому иперепадет, ибо государь, и всегда-то дерганый, нынче вообще напоминаеттрясуна-паралитика и мечет посохом своим опасным в правого и виноватого, неразбирая особенно, в кого именно угодит.

Ничего не скажешь – крепко взяло его известие о бомелиевойизмене и связи архиятера с Леонидом! Настолько крепко, что – в точности как вделе с опричной верхушкой, кончившемся погибелью Вяземского, Басмановых имногих иных-прочих, – государь устранился от сыска, полностью доверив делосыну. Иван Иванович лично докладывал отцу о признаниях Бомелия, которые особошироко не разглашались. Из пыточной в мир выходили только сведения оскотоложстве и мужеложстве новгородского владыки, о цареубийственныхпророчествах его кликуш, которых уже всех перевешали на воротах архиепископскогодвора, вперемежку с козами и погаными отроками, – ну и о серебряной монете,которая изменнически чеканилась для врагов.