Только выговорив эти слова, Вулф понял, что сказал правду. В животе тихонько заныло.

Он всю жизнь прожил в страхе перед Дебрями. От них он бежал в вечные снега. Но Дебри с раннего детства вглядывались в него, и настала пора ответить на их взгляд.

– Вулф, – сказал Эдрик, – я, твой отец, этого не хочу.

– Боишься, это повредит мне в глазах людей? – напряженно спросил Вулф. – Уже повредило. Всю жизнь вредило. Я должен увидеть сам.

Он замолчал, тяжело переводя дыхание. Отец вдруг показался ему очень усталым, одиноким, очень старым.

– Вулферт, помнишь царапины на стенах Лангарта?

Вулф кивнул.

– Их называют ведьмовскими метками. Наши предки их рисовали для защиты от Лесной хозяйки.

– Ты всегда говорил, она просто сказка.

– Я и себе то же говорил. Я всю жизнь уверял себя, что твои родители подкинули тебя, как часто бывает, потому что им нечем было кормить ребенка. Но я взял тебя из леса и все эти годы прожил в страхе, что лес потребует тебя обратно. Я потому и просил короля Бардольта принять тебя в Хроте. Как ни больно мне было тебя отсылать. Ведьмовские метки оставлены на наших стенах много веков назад. Моя бабка велела их соскрести, чтобы не уродовали комнат, но через два дня я нашел тебя и тогда снова обвел и углубил знаки. И даже добавил от себя – у твоей двери, под твоим окном, на столбике твоей кровати. Что-то во мне еще верило в ту ведьму и боялось, что она захочет тебя вернуть.

– Мы никогда не говорили о той ночи. – Вулф распустил воротник. – Расскажи.

Благородный Эдрик устремил взгляд на юг:

– Я проснулся в черный час. В дверь постучался лесник. Они крепкий народ, мои лесники, да и как иначе, если им приходится иметь дело с браконьерами и язычниками, проводить часы в темноте. Но тот выглядел, будто увидел свою смерть. Он сказал, что в Дебрях слышали голоса, видели огни и деревья там колышутся сами по себе. Мара не спала. Она упрашивала не оставлять ее одну, и я, положившись на лесников, взял ее с собой. Мы сразу увидели в небе свет – белое мерцание, поднимавшееся из глубины чащи. Голосов я поначалу не слышал. А потом Мара дернула меня за рукав, сказав, что слышит младенца. Я тоже расслышал и бросился за деревья, на твой плач, хоть лесники и кричали мне вслед. Сами они не посмели за мной идти. Ты лежал под дубом, крошечный малец. Рядом стояла серая волчица. Об этом я тебе рассказывал, – заметил Эдрик, и Вулф кивнул. – Я выпустил стрелу, и она сбежала. Когда я взял тебя на руки, ты отбивался и хныкал, кричал что-то на языке, которого я ни до того, ни после не слыхал.

– Ты не запомнил моих слов?

– Уже забыл. Я вынес тебя из леса, осмотрел и убедился, что ты цел, не считая крошечной ранки.

– От волчьих зубов?

– Может быть. Это была просто припухлость. К утру Дебри замолчали, утихли, и ты тоже.

Вулф отгонял встающие перед ним картины. Отец обнял его голову.

– В тебе нет зла, – сказал он. – Я каждую ночь благодарю Святого, что он привел тебя в нашу семью. Он спас тебя в Пепельном море. Но может статься, тебя держит в своих когтях что-то ужасное, Вулферт. Не колдовство – в магию я не верю. Но в язычников поверить могу.

– А как ты объяснишь тот свет?

– Может, грибы-свечки. Они, бывает, светятся в темноте.

– Я хочу это увидеть, – с трудом выговорил Вулф. – Отец, это не отпускало меня столько лет… может, я вспомню дорогу.

– Тебе тогда не было и двух лет. Не мог ты запомнить.

– Мог. Дай мне только увидеть те деревья. Мне это нужно, – заверил отца Вулф. – Необходимо.

Благородный Эдрик вгляделся в его лицо. Вулф видел в его взгляде борьбу – отцовские чувства разрывали его надвое.

– Не отходи от меня. – Таким голосом отец предупреждал их в мальчишестве. – Дай слово, Вулферт. Ты не отойдешь от меня дальше нескольких шагов.

– Да, отец.

– Хорошо. – Эдрик поцеловал его в лоб. – Теперь иди, отдохни немного.

Вернувшись в разрушенное святилище, Вулф лег рядом с уснувшим Тритом. Как он ни старался, мысли не шли из головы.

Он всю жизнь слышал пчел, они гудели в каждом его сновидении. К рассвету он узнает, отчего это, – или не узнает. Может, герцог Робарт пересчитывает деревья. Или герцог Робарт их всех убьет.

Немного спустя его растормошили.

– Дама Глэдвин здесь, – тихо сказал Эдрик. – Посторожишь, сын?

Вулф кивнул, протер глаза и занял место у окна.

Глубокой ночью замок Парр был невидим, только горели факелы у ворот. У него за спиной отец встречал герцогиню, тихо звучали голоса.

– В порту Королевы Линн меня ждет корабль, – говорила герцогиня Умеренности. – В том маловероятном случае, если вы правы, я пойду к королеве Глориан. Если эта ночь ничего не покажет, мне придется сообщить благородному регенту о ваших обвинениях.

– Понимаю.

– Отец! – прошипел Вулф.

У него было на редкость острое зрение. Сейчас, напрягая глаза в темноте, он различил в замке Парр красноватый свет. Вместе с отцом они проследили, как огни спускаются к воротам.

– В самом деле, выходит, – выдохнул отец, и дама Глэдвин шагнула к ним. – Скорей!

Вулф поднял остальных. Они все вместе тихо выбрались из руин, сели в седла. Глэдвин привела с собой небольшую вооруженную свиту.

– Мара, делай как знаешь, – обратился к дочери Эдрик, – но…

– Я буду осторожна, – пообещала она. – Сохрани вас Святой!

Освещать дорогу было слишком опасно. Впрочем, земля здесь была сухой, и они вскоре добрались до берега озера. От стен замка двинулись двенадцать огней.

– Вот оно, – пробормотал благородный Эдрик. – Держитесь на расстоянии.

– И будем надеяться, с ними нет легавых, – с опасением добавила дама Глэдвин. – Зуб Святого, что же он творит?

Они ехали вслед за огнями. Берег вскоре ушел в сторону, на отлогой земле под холмом трава стала кочковатой, кони путались.

Огни поднимались наверх, пока копыта не зацокали по погребальной дороге. Вулф поторопил коня, и стук копыт слился с ударами сердца. Вспомнился путь через Торфяники, где неверный шаг мог завести в трясину. Здесь хоть земля по обе стороны дороги была надежной.

Несколько часов они преследовали регента под млечным поясом звезд, прозванным инисцами Аскалонской Просекой.

Наконец огни остановились – преследователи тоже. Звездный пояс впереди заслонила черная стена. Огни резко склонились к земле.

– Спешились, – шепнул Роланд. – Не потерять бы из виду…

– Не должны. – Эдрик поднял глаза на узкий месяц. – Ты, Роланд, останешься с лошадьми.

Огни снова пришли в движение. Вулф пустил коня коротким галопом к межевому камню, где они стреножили лошадей и зажгли три фонаря.

С востока налетел ветер. Ветви заскрипели, как старые стропила; лошади зафыркали, навострив уши.

Теперь и Вулф чуял запах леса – запах старого перегноя, могилы для