священнослужителя, набросил на плечи бурую шкуру пещерного медведя. А еще он был коронован цветами, и в венке виднелись прутики, оленьи рога, желуди. Он стоял перед тисом, древним, как сам Инис, – не меньше двенадцати обхватов толщиной. Тяжелые ветви его протянулись над прогалиной, и на них висели сотни соломенных фигур – одни походили на человека, другие на плетенки из жгутов или сложные узлы.

Благородный попечитель Иниса, стоя под ними, вещал на неведомом языке. Только Вулф с горечью в горле осознал, что если для его ушей этот язык звучал бессмыслицей, то сердце впитывало его, как бальзам.

Он уже слышал подобную речь.

На дальней стороне поляны кружились под цветущими деревьями босоногие танцоры, переступали противосолонь под барабанный бой, вели песню все на том же языке, подвесив фонари на нижние ветви дубов. Под их белыми венками светлели лыковые маски с дырами глазниц.

Минуя в танце тот тис, каждый плескал на него из чаши, увлажняя землю темной, как кровь, жидкостью. Человек в красном расхаживал среди них, подливая в чаши из большого котла.

– Ондот! – проревел герцог Робарт, обращаясь к дереву, как к живому и слышащему существу. – Ондот анд астигат!

Вулф прокрался вперед, и тотчас ближний к нему дуб засветился странной руной – и танец вдруг прервался, смолкли барабаны.

– Она идет! – вскрикнул один из танцоров. – Старейший, наконец-то! Мать боярышника снова с нами.

Радостные кличи разнеслись по чаще. Танцоры обнимались, как родные. Только герцог Робарт не двинулся с места. Он озирался, бросая кругом острые взгляды.

– Нет, – обратился он к своим. – Это не та, на кого мы надеялись, но тот, кто призван ею в первый день весны.

Люди притихли, и тогда он вздернул бороду:

– Что же ты не выходишь к нам, мастер Гленн?

Вулф окаменел.

Робарт ждал. Когда Вулф медленно вышел на поляну, замерцали все знаки на деревьях. Кое-кто из танцоров, испуганно ахнув, растаял в зарослях, но большинство остались на месте и не выпустили из рук кровавые чаши.

– Дитя Лесов, – благоговейно шепнул кто-то.

– Да. Я все гадал, придешь ли ты, Вулферт, почувствуешь ли зов. – Герцог Робарт не спускал с него глаз. – Иногда мне думалось, что следовало самому тебя пригласить.

– Вы нарушаете закон Иниса, герцог Робарт, – сказал Вулф. – Сдается мне, вы язычник.

– Полагаю, ты пришел не один. Будем надеяться, и другие видели наши огни. Этот боярышник пророс из костей заплутавших в лесу. Путь открывается лишь тем, кто знает дорогу. – Робарт улыбнулся. – Она говорила мне о тебе.

Вулф сглотнул:

– Кто?

Деревья зашептались, будто делились друг с другом тайной.

– Нет. Нет никакой ведьмы. – От испуга голос у Вулфа высох. – Только язычники, творящие зло ее именем.

– Зло? – Герцог Робарт оглядел деревья, знаки на коре и вздохнул. – Это вино, Вулф. Кровь лозы, а не тела. Наши предки приносили такие дары от начала времен.

– Ты думаешь, твой предок потерпел бы такое?

– Мой?

– Рыцарь Щедрости.

Герцог Робарт улыбнулся, но голубые глаза его смотрели невесело.

– Ее звали Сетрид Эллер, и она не хуже меня знала старые обычаи. – Он как будто залюбовался самой яркой меткой у плеча Вулфа. – Ты лучше других понимаешь, что бывает, когда мы оставляем землю в небрежении. Ты видел сам.

– Что видел?

– Змеев. Чего и ждать, если мы забросили деревья, забыли обряды сбора урожая, а восхваляем лишь человека и его ложь? Не диво, что земля криком напомнила нам о себе. Не диво, что ее страдание породило такое бедствие. – Он шагнул к Вулфу. – Скажи мне, Дитя Лесов, ты и вправду думаешь, что хуже станцевать раз-другой, чем вынуждать королеву за королевой вынашивать плод ради поддержания сказки?

– Ты сам принудил Глориан.

– О нет, я ни за что не стал бы ее принуждать. Я намеревался выплавить из нее королеву Иниса – такую, что чтила бы священные истины нашего острова. Истины, ведомые когда-то ее отцу.

– И помочь в этом, надо думать, должен принц Гума?

– Долго тебе придется ждать, чтобы я выдал единоверцев, мастер Гленн.

Речь герцога Робарта не походила на речь язычника, какой она представлялась Вулфу. В ней не слышалось жестокости и надменности. Он говорил как вполне здравомыслящий человек.

– Отчего светятся эти деревья? – хрипло спросил Вулф. – Что ты с ними сделал?

– Это не я, Вулферт. Они увидели тебя. – Робарт обошел его кругом. – Я тебе завидую. Мне пришлось добиваться ее внимания, а ты… ты однажды принадлежал ей. Ты должен был стать ее преемником.

– И ты ждешь, что она придет? – Вулф выдавил смешок. – Думаешь, это она меня сюда привела?

Робарт взглянул на знаки.

– На минуту мне подумалось, что так, – признал он. – Я думал, она услышала призыв. Весна, видишь ли, ее время, время цветения боярышника. Или было таковым, пока на Иниске еще рос боярышник. Мне удалось высадить несколько деревьев здесь, прорастить из семян, которые я искал много лет. Видишь, как рано они зацветают?

Робарт кивнул на белые лепестки.

– Я год за годом пытался вернуть ее, но она не идет, потому мы ее изгнали. А она бы сказала, что делать.

Вулф схватился за топор.

– С нами в Дебри пришла герцогиня Глэдвин, – предупредил он. – Увидев такое, она выступит против тебя.

– Нет, если ты пойдешь со мной, мастер Гленн. Я мог бы рассказать тебе много больше. – Герцог Робарт не отпускал его взгляда. – Примешь ли ты свое законное место, наследник боярышника, или вернешься к лживому Святому?

Затаившееся в самой глубине Вулфа малое зернышко тянулось уйти с ним. Понять.

Но он никогда не давал голоса этой части души.

– Ты знаешь мой ответ, – только и сказал он.

Робарт устало взглянул на него:

– Тогда у меня нет выбора. Прости, Вулф, но я не могу оставлять свидетелей.

– Ты намерен схватиться с хротским дружинником? – Вулф не двинулся с места. – Я бы не советовал, сударь мой.

– В одиночку я бы, бесспорно, проиграл бой, – согласился Робарт, когда танцоры в масках подступили ближе. – Но я не один.

– И он не один!

У Вулфа екнуло сердце, когда он обернулся на этот твердый голос. Трит стоял на прогалине, весь в грязи, с двумя топорами в руках, а за спиной у него – дама Глэдвин и благородный Эдрик, в крови.

– Робарт, – поразилась дама Глэдвин, – что это, во имя Святого?

Танцоры, все как один, метнулись через поляну и скрылись среди деревьев.

– Спеши, старейший, – крикнул один, но Робарт покачал головой и махнул им, чтобы уходили.

– Я ничего не делаю во имя Святого. Все это для Лесной хозяйки, – с обычным самообладанием ответил он герцогине Глэдвин. – Я слишком долго скрывал свою веру. Я не стыжусь ее, Глэдвин. Ваш Святой не остановил бедствия. Он давно мертв, его нет.

Она смотрела на него не без жалости – на человека в цветах, в шкуре убитого медведя, словно выросшего из земли, подобно дереву.

– Я многому могла бы поверить, но в этот языческий бред?.. Ты меня разочаровал, Робарт.