аварии попадают, и им кровяки не хватает. Все Мэрвин попил, убийца мотоциклистов.

Так он мне чуть не врезал. Но в остальном у него все складывалось прекрасно, девчонка красивая появилась, сладенькая, с высшим образованием, с сиськами, с задницей и с итальянскими корнями, так что и пиццу, если надо, приготовить могла.

– Почему не думаешь? – спросил Алесь. Он у нас в команде отвечал за паранойю, все проверял, все перепроверял.

У Алеся-то никого не было, он все свободное время проводил не тут, частенько пропадал очень надолго. Я знал: никакой семьи у него не случится. На Алеся иногда и в работе-то рассчитывать нельзя было. Он мог впасть в кататонию, кричи не докричишься, зови не дозовешься.

С ним такое случалось, может, раз в пару месяцев, зато на несколько дней кряду. Та еще радость.

У каждой тварьки небесной свое безумие, своя пора страдать.

– Не знаю, – сказал я. – Мужики нормальные, когда мы договаривались, мне все понравилось.

– Помнишь, как оно в прошлый раз было с кубинцами?

– Неудачно вышло.

– И кокаин кубинский говно.

– Да кокаин-то был колумбийский. Эти этнические просто все на одно лицо.

Ну, знаете эти кинчики про бандитов, где все обдолбанные приезжают на сделку, а потом начинают стрелять? Короче, перед делом мы никогда не гасились, даже не пили. Чтобы потом гулять смело, необходимо для начала сделать дело, так ведь? Чтобы наступил потехе час.

Перестрелка у нас вышла только один раз, больше таких штук не случалось, но теперь мы всегда были готовы. Бдительность – лучшее оружие, это вам любой скажет, кто не только в этом, а в любом бизнесе был.

Всегда охватывал приятный мандраж: тебя потряхивает, ты готов умереть, убить, на что угодно готов ради, в самом-то деле, цели иллюзорной, будто в компьютерной игре. Товар, который еще не получен, вещь скорее абстрактная, чем реальная, главный приз в «Зарнице».

Алесь заряжал пистолет, Мэрвин варил кофе, а я пересчитывал деньги, и только Марина и Андрейка ругались про Крым. У них свадьба через полгода, а они все спорят, наш он или не наш.

– Ты не понимаешь, Андрей, – сказала Марина. – Там моя страна, там мои предки, там люди, которые говорят со мной на одном языке. Там история моей семьи, не в чужой стране, не где-то, понимаешь?

– А моих предков там что, нет, по-твоему?

– Вообще-то вы Крым и получили несправедливо!

– А вы его несправедливо вернули!

– Была историческая ошибка, и мы ее исправили. Главное люди, а не деньги. Желания людей!

Спорили они горячо, до криков.

– Боря!

О, подумал я, вот сейчас начнется.

– Что? – спросил я. – Вообще-то занимаюсь я важным делом.

Свеженькие, хорошенькие были купюрки, еще похрустывали.

– Боря, а ты что думаешь?

– Совет да любовь, счастья вам, приглашения на свадьбу рассылать в конвертах глупо, лучше по Интернету, а то прошлый век.

– Нет, про Крым! Что ты думаешь?

Я напел им веселую песенку, которая попалась мне в Интернете.

– И поэтому поймите, что не важен меда цвет, а важны любовь и дружба, доброта и солнца свет!

Там дальше, правда, было: мне вчера пришла записка «скажи всем, я не вернусь» и подпись «Советский Союз».

Так мне эта песенка в душу запала, что я специально к отцу на могилку пошел, не дождавшись, пока он сам ко мне придет. Спел ему, значит, песенку, а он сказал:

– Заткнись-ка ты, Боря. Но песня хорошая. Но рот все равно закрой.

Сложные у него были чувства.

Ой, хорошо, когда и с мертвыми поделиться можешь.

Короче, Марина и Андрей на меня оба обиделись, обратно врубили звук на полную громкость.

– Ты не понимаешь!

– Это ты не понимаешь!

А я все понимал. Домой мне хотелось, на родину, только и всего. И чем дальше, тем острее я чувствовал это желание.

– Ладно, – сказал я, уложив бабло в чемодан. – Чтоб не спешить, заранее нужно выйти. Вы как думаете?

– Да рано еще. Может, поесть вам что-нибудь, ребята? – спросила Марина.

– Да не, пора уже. Ты пока позвони Патрику и пацанам. Сегодня вечерком могут подваливать за товаром.

Марину мы на закупку не брали никогда, была у нас определенная ответственность перед девочкой, тяжелый, значит, моральный долг был.

Она, конечно, обижалась, но все-таки не рвалась. Ой, помереть зазря никому не хочется, это и мужчине обидно, а уж тем более девочке.

– Ну, ни пуха ни пера, – сказала Марина.

– К черту, – ответили мы вразнобой.

Я поцеловал ее в щеку и вышел первым. Так-то катался на «мазерати», но я ж не дебил, чтобы на такой приметной машинке баблос или товар катать. Для дел был у меня старенький вишневый «шеви», рабочая лошадка.

Андрейка по делам ездил на таком же унылом зеленом «форде», краска с которого местами-то уже и пооблезла.

Баблишко я положил к себе.

– Алесь, ты к нам? – спросил я, когда ребята спустились.

– Ага, не могу больше слушать про Крым. В пизду Андрейку.

Между мной и Алесем навсегда осталась черта, мы ее больше не переходили. Я считал его своим другом, одним из лучших своих друзей, но была между нами (ой, сейчас, короче, будет ирония) зона отчуждения.

Я что-то не мог ему доверить, он что-то не мог доверить мне. Мы с ним были очень разные люди, но дела у нас велись удобно, отдохнуть вместе тоже могли хорошо.

Души вот у нас не сходились, но не с каждым же оно вот так – в самое сердце. А вот Мэрвин с Алесем ничего, у них дистанции не появилось. Странное дело, мы в одну историю попали, но меня она от Алеся отвернула, а Мэрвина – нет.

Ой, ну не надо, хорошо я к нему относился, ценил по-своему. Вот только было всегда что-то, о чем мы оба умалчивали.

Очень уж у нас с ним разные были понятия о добре, о душе, о том, чем душу свою замарать можно.

Вот мы уже оба убили, в той перестрелке-то. Из нас, в общем, чистеньким только Андрейка и остался, а мы с Мэрвином и Алесем хорошо так постреляли. Но грамотно. Живы вот остались.

Ну, говорю, уже и я убил, и Мэрвин убил, казалось бы, разницы нет, а все равно было у меня ощущение, что я бы невинного человека под нож не отправил, за тысячу жизней бы не смог забрать одну.

Я в тот раз стрелял, потому что мне умереть страшно было. Только поэтому.

И такая, на самом деле, в этом штука была: это ж я, получается, за одну-единственную, жалкую свою