С первыми звуками музыки Макс развернулся к ней лицом. Взгляд глаза в глаза, ее движение навстречу, его шаг назад. Разворот, плавное скольжение… Он умел играть, а она в этом и вовсе не нуждалась - каждый взмах руки, каждый взгляд отражали ее истинные чувства. Так просто и вместе с тем так сложно ей не было никогда. На удивление просто они сделали тройной прыжок. Свободно и легко, как будто катались вместе уже очень давно. И у него, и у нее прыжки были высокими, мощными и смотрелись очень зрелищно. Мягкое приземление и плавный выезд. Почти тут же Макс обхватил Лизу сзади за талию, она прогнулась в спине и практически легла на его руку, а через несколько метров оказалась стоящей перед ним. И снова это соприкосновение взглядов. Темные зрачки, она взволнована, ее растревоженные чувства требуют выхода. Он словно впервые понял, насколько близка ей эта музыка, эта программа. Параллельное вращение, несколько смазанное из-за большого расстояния между ними, но все же весьма удачное, докрученное, без технических огрехов, и снова она догоняет. Красивый заход на поддержку. Смена положения, и Лиза, расслабившись, оказывается в полной зависимости от Макса. Единственная опора для нее – его ладонь, на которой она лежит спиной, свесив руки и ноги. Одна, две, три секунды… Следить за чистотой выполненных элементов и ей, и ему становится все труднее. На подкрутке все замирает. Заход, три оборота в воздухе… Кажется, сильно недокрутила, но вряд ли это уже имеет значение. Почувствовав под ногами лед, Лиза не может сдвинуться с места. Не дают его руки. Майка задралась, горячие мужские ладони на ее коже. Контрольный глаза-губы-глаза. Теплое дыхание возле уголка рта…

Лиза и не думала сопротивляться, когда Макс прижал ее к себе. Жадный, голодный поцелуй. Она отвечала исступленно и, кажется, постанывала от кружащего голову желания, удовольствия и отчаянья. Руки Макса касались ее боков и спины, он уже не прижимал ее к себе – она сама льнула к нему в безотчетном порыве быть ближе. Музыка слилась в неразборчивый гул, различить слова было практически невозможно. От соприкосновения спины с холодным бортиком Лиза ненадолго пришла в себя. Она вдруг испугалась силы желания, овладевшего ею, испугалась того, что это стало сильнее нее. Что-то ненасытное, животное, первобытное сейчас владело ею. На миг оцепенев, она посмотрела Максу в глаза. В его черных, как ночь зрачках отражалась та же животная страсть, что вела сейчас и ее. Но в ней эта страсть смешивалась с нежностью, любовью и потребностью этой самой любви. Все равно… Она погладила Макса по плечам, легкие, как бабочки, пальцы ее пробежали по его шее, спутались с завитками волос. Губы… тихий стон ее желания…

И где-то фоном, едва касаясь сознания, Лорен Кристи пела о том, о чем Лиза могла только молчать:

I give you everything I am and

Everything I want to be.

I put it in your hands…

Макс за руку выволок ее со льда и одним сильным движением развернул лицом к бортику. Задрал майку до груди. Тут же она почувствовала касания его губ у себя на спине. Вдоль позвоночника, между лопаток, ниже и снова вверх. Влажное прикосновение языка под левой лопаткой, неоправданно долгое, нежное, томящее. Руки на животе, касание настойчивых и нежных пальцев, выше – к груди, так хорошо, что невозможно сдержать гортанный стон.

Он не был деликатен, стянул с нее штаны вместе с трусиками, надавил на спину, заставляя опуститься ниже. Она подчинялась, как слабый подчиняется сильному, но не чувствовала себя проигравшей. Она чувствовала только биение собственного сердца внутри живота и пульсацию натянутых до предела нервов. А потом его проникновение: настырное, дерзкое, властное, как и он сам. Уткнувшись носом в собственные руки, она стонала, щеки пылали, тело горело. Его пальцы впивались в ее бедра, он поглаживал ее живот и временами опускался ниже, лаская там, где было особенно приятно. Лиза не чувствовала холода, она вообще не чувствовала ничего, кроме собственного тела, подчиняющегося мужчине, которого выбрало ее сердце. Выбрало из множества других по непонятным для нее самой причинам. Сейчас она не хотела ничего понимать. Она знала, что нуждается в нем и надеялась, что ему не все равно, что с ним в этот момент именно она, а не та, которая пахнет сладковатыми духами.

Перед глазами расплывалась синевато-белая гладь катка, мелькали пустые ряды пластиковых кресел, полоски поручней, разделяющих трибуны на сектора. Все кончилось стремительным, оглушающим полетом во взрывающуюся черными искрами бездну, густую, пронзительную, наполненную звуками сбивчивого, сиплого дыхания. Макс закрыл глаза и выдохнул Лизе в шею. Ее кожа была влажной, тело горячим. Она тяжело дышала и, похоже, еще не пришла в себя. Финала они достигли практически одновременно, стоило ему почувствовать, как по телу Лизы пробежала легкая судорога, сдерживаться не осталось сил. Он ощущал, как сокращается ее тело вокруг его плоти, слышал ее тихие всхлипы и был готов продать душу за то, чтобы это продлилось как можно дольше. Откровение во всей его незащищенности. Прижался к спине Лизы, уткнулся носом ей в затылок. Под рукой билось ее сердце, так сильно, что казалось, будто оно пульсирует прямо в его ладони. От этого стало немного страшно. Вдруг появилось ощущение реальности человеческой жизни.

Вот оно – ее сердце, вот она вся. Макс зажмурился и выдохнул Лизе в волосы. Погладил ее по упругим ягодицам, опустил майку на поясницу и помог подняться с бортика.

- Высший бал, - с лживой циничной ухмылкой произнес он.

- Высший… - Она не понимала, что говорит. Просто ответила первое, что пришло на ум. Поправила одежду. – Поехали домой.

- Поехали, - согласно кивнул Макс.

***

Николай появился в дверях спальни гостиничного номера и сразу же увидел жену. Она сидела на диване в маленькой квадратной комнате, похожей на гостиную. Из мебели помимо дивана тут была еще крохотная тумбочка, стол и два стула. На столе стоял электрический чайник и маленькая бутылка коньяка из бара. На стене висел плазменный телевизор. Из этой комнаты можно было попасть на балкон, через приоткрытую дверь которого проникал легкий ветерок, колышущий тюль, и доносился шум городской ночи. Светлана держала в руках чашку и выглядела то ли задумчивой, то ли расстроенной.

- Ты чего сидишь?

- Не спится. - Она, поставив чашку на бедро, придерживала ее обеими руками. – О Лизе думаю.

- А что о ней думать? – тон Николая переменился, стал более резким. Лицо его помрачнело, взгляд стал мрачным.

- Она взрослая такая… - Света вздохнула. Сделала глоток чая с коньяком и вернула кружку на прежнее место. Посмотрела в темное окно, потом на супруга. – Совсем взрослая, Коль.

- Да какая она взрослая?! – с возмущением бросил он. – Соплячка.

Света медленно покачала головой и сделала еще глоток чая. Это была уже вторая чашка, первую она выпила, стоя на балконе. Кутаясь в объемный махровый халат, она смотрела на огни ночного города и думала о своих детях. О своих взрослых детях. Сын был далеко, а дочь… дочь стала совсем чужой. И Света понимала, что в этом есть и их с мужем вина. Она бы ни за что не призналась, что это именно они оттолкнули ее от себя. Она готова была лгать даже самой себе, что это не так. Ложь эта тянулась так давно, что стала неотличима от правды, и теперь Света сама почти верила в нее. Но она не была столь глупа, чтобы не понимать, что порой они относились к Лизе несправедливо, требовали от нее слишком многого, давили. Поделать с собой она ничего не могла и, наверное, именно в ней заключалась причина того, что муж был с Лизой особенно суров, куда суровее, чем с сыном.