Лишь в июле, покинув эту уютную гавань и вновь отправившись в путь, они окунулись в атмосферу ярости, окутавшую страну тем летом. Для Уолтера оставалось загадкой, почему консерваторы, контролировавшие все три ветви местного управления, по-прежнему злились — на вполне понятный скепсис по поводу войны в Ираке, на однополые пары, которые хотели сочетаться браком, на вкрадчивого Альберта Гора и осторожную Хилари Клинтон, на вымирающие виды и их защитников, на налоги и цены на газ, едва ли не самые низкие в мире, на крупнейшие СМИ, чьи хозяева и сами были консерваторами, на мексиканцев, которые стригли их газоны и мыли посуду… Его отец, конечно, тоже пылал подобным гневом, но эпоха-то была куда либеральнее. Ярость консерваторов породила ответный взрыв со стороны «левых» — и это пламя подпалило Уолтеру перышки на мероприятиях, прошедших под эгидой «Свободного пространства» в Лос-Анжелесе и Сан-Франциско. В среде молодых людей, с которыми теперь общался Уолтер, Джорджа Буша, Тима Рассерта, Тони Блэра и Джона Керри называли универсальным словом «говнюк». Эта молодежь почти безоговорочно верила в то, что теракт 11 сентября устроила газовая компания «Халлибертон» в сговоре с саудовской королевской семьей. Три маленькие музыкальные группы исполнили песни, авторы которых предавались безыскусным фантазиям о пытках и казни президента и вице-президента («Я набью твой рот дерьмом и пристрелю тебя потом…»). Лалита внушала активистам, а особенно Уолтеру, что нужно быть дисциплинированным, неся свою весть, придерживаться фактов о перенаселении и стремиться охватить как можно больше людей. Но в отсутствие звездных шоу, которые мог бы обеспечить Ричард, мероприятия «Свободного пространства» привлекали преимущественно уличных радикалов — ту вечно недовольную публику, которая, натянув маски, шумно протестует против ВТО. Каждый раз, когда Уолтер выходил на сцену, ему аплодировали за скандал в Уитменвилле и резкие записи в блоге, но, как только он заикался, что факты должны сами говорить за себя и что нужно действовать разумно, толпа затихала или начинала скандировать хлесткие фразочки — «Язва планеты!», «Папу на мыло!». В Сиэтле, где настроение активистов было особенно опасным, Уолтер покинул трибуну под свист и шиканье. Гораздо лучше его приняли на Среднем Западе и на Юге, особенно в университетских городах, но и толпы там оказывались намного меньше. К тому моменту, когда они с Лалитой достигли Афин в штате Джорджия, Уолтер с трудом вставал с постели поутру. Он измучился от скитаний и был подавлен мыслями о том, что гнев всей страны — это не более чем усиленное эхо его собственного гнева, что из-за личной обиды на Ричарда он лишил «Свободное пространство» возможности обратиться к широким массам, что он впустую тратит деньги Джоуи, которые лучше было бы передать организации «Планирование семьи». Если бы не Лалита, которая исправно выполняла обязанности шофера и пылала энтузиазмом, Уолтер наверняка прервал бы поездку и предался наблюдениям за птицами.

— Я знаю, что ты разочарован, — заметила Лалита, выезжая из Афин. — Но мы тем не менее ввели проблему в поле зрения общественности. В бесплатных еженедельниках публикуют наши тезисы. В блогах и интернет-обзорах только и речи что о перенаселении. Открытого разговора об этом не было с времен семидесятых, а теперь вдруг он возник. Как будто мысль явилась сама собой. Новые идеи всегда находят приверженцев среди маргиналов. Не следует расстраиваться только потому, что это не всегда выглядит красиво.

— Я спас сто квадратных миль в Западной Вирджинии, — сказал Уолтер. — Больше, чем в Колумбии. Хорошая работа и настоящие результаты. Почему я это бросил?

— Потому что понял, что этого недостаточно. Планета будет спасена лишь в том случае, если у всех людей изменится образ мыслей.

Он взглянул на свою подругу, которая крепко держала руль и не сводила ясных глаз с дороги, и понял, что его переполняет желание стать похожим на Лалиту. И в то же время Уолтер был благодарен ей за то, что она позволяет ему быть самим собой.

— Проблема в том, что я недостаточно люблю людей, — сказал Уолтер. — И не очень-то верю, что они могут измениться.

— А вот и любишь. Я никогда не видела, чтобы ты кому-то причинил зло. Ты постоянно улыбаешься, когда с кем-нибудь говоришь.

— В Уитменвилле я не улыбался.

— Улыбался. Даже там. И потому это выглядело так странно.

В любом случае теперь ему труднее было наблюдать за птицами. Заявив свои права на территорию и выкормив потомство, птицы отнюдь не стремились выставлять себя напоказ. По утрам Уолтер бродил по заповедникам и паркам, которые, как он знал, кишели жизнью, но высокие заросли и густая листва оставались неподвижны под лучами жаркого летнего солнца, точь-в-точь запертые дома или влюбленные, которые смотрят только друг на друга, как куколки. Северное полушарие впитывало солнечную энергию, и растения превращали ее в пищу для животных в тишине, нарушаемой разве что жужжанием и писком насекомых. Для гостей из тропиков настало время блаженства — дни, которые нельзя было упускать. Уолтер завидовал птицам, потому что они занимались делом. Возможно, он чувствовал себя таким подавленным, потому что впервые за сорок лет остался без работы.

Национальную «Битву музыкантов» под эгидой «Свободного пространства» назначили на последние выходные августа и, к сожалению, в Западной Вирджинии. Этот штат находился далеко не в центре страны, и туда было нелегко добраться общественным транспортом, но когда Уолтер в своем блоге предложил перенести мероприятие в какое-нибудь другое место, оказалось, что его поклонники уже вовсю планировали поездку в Вирджинию и критиковали ее за высокий уровень рождаемости, угольную монополию, огромное количество христианских фундаменталистов и подачу решающих голосов за Джорджа Буша на выборах 2000 года. Лалита попросила у Вина Хэйвена разрешения провести концерт на бывшей козьей ферме, ныне принадлежавшей тресту (она давно это задумала), и Хэйвен, потрясенный безрассудной смелостью девушки, согласился. Он, как и все остальные, был не в силах противостоять ее ласковому давлению.

После мучительного переезда через Ржавый пояс[93]общее количество проделанных миль перевалило за десять тысяч, а объем истраченного бензина достиг тридцати баррелей. Получилось так, что их прибытие в города-близнецы в середине августа совпало с первыми холодами — предвестниками осени. В огромных северных лесах Канады, Мэна и Миннесоты, которые оставались практически нетронутыми, певуны, мухоловки, утки и воробьи распростились с родительскими обязанностями, сменили брачное оперение на маскировочное и начали готовиться к возвращению на юг; холодный ветер и тусклое солнце послужили им достаточным намеком. Зачастую взрослые птицы отбывали первыми, а молодняк самостоятельно учился летать и кормиться, после чего отправлялся тем же путем на зимовку, неуклюже и с огромными потерями. Меньше половины тех, кто покинул Америку осенью, должны были вернуться весной.

«Больные из Челси», сент-польская группа, которую Уолтер некогда слышал и подозревал, что она не протянет и года, оказалась на редкость живучей и собрала на свой концерт под эгидой «Свободного пространства» столько фанатов, что стала главным событием в «Битве музыкантов». Единственными знакомыми лицами в толпе оказались Сет и Мерри Полсен, старые соседи Уолтера по Барьер-стрит, — они, как и сам Уолтер, были тридцатью годами старше всех собравшихся. Сет восхищался Лалитой и не мог оторвать от нее взгляда. Не обращая внимания на Мерри, которая жаловалась на усталость, он настоял на том, чтобы после концерта они пошли ужинать в тайский ресторан. Он не давал приятелю покоя, требуя сведений о свадьбе Джоуи и Конни, о местонахождении Патти, о романе Уолтера и Лалиты, о расправе над ним в «Нью-Йорк таймс» («Ну и гадом тебя там выставили!»). Мерри тем временем зевала и всячески изображала покорность судьбе.